Немецким графам и баронам были отведены места среди византийской знати. Конрад и его племянник герцог Фридрих Швабский сидели в одной ложе с василевсом и его супругой.

Феофилакт сидел рядом с графом Гуго Тюбингенским. Пронырливый Архилох, как всегда, находился подле логофета, так как он кроме русского языка знал еще и немецкий.

Граф Гуго охотно делал ставки. При этом он то и дело поглядывал на сидящую неподалеку Евпраксию. Порой могло показаться, что мчащиеся по кругу колесницы занимают графа гораздо меньше по сравнению с красавицей Евпраксией. Архилох негромко переводил графу слова глашатая и реплики крикунов из толпы. Граф внимал Архилоху с холодной улыбкой на устах, чуть заметно кивая головой.

На этого человека нельзя было смотреть без содрогания. Выбитый правый глаз и шрам на левой щеке делали его лицо еще более отталкивающим. Неправильный излом бровей, крючковатый нос, почти упирающийся в верхнюю губу, узкий вытянутый вперед подбородок и нижняя губа, налегающая на верхнюю, придавали облику этого рыцаря что-то нечеловеческое.

«Какая же мать родила такого урода!» – с отвращением подумала Евпраксия и невольно поежилась, поскольку в этот миг страшный немец опять посмотрел на нее.

– Улыбнись же нашему другу, – шепнул Феофилакт Евпраксии.

Евпраксия смерила логофета неприязненным взглядом.

– Ты, я вижу, завел себе новых друзей, а старых позабыл, – сказала она.

– О ком ты?

– Сам знаешь, о ком. О Василии Буслаеве!

– Чш-ш! – зашипел на Евпраксию Феофилакт. – Забудь о нем! Считай, что его уже нет.

– Как так? Ведь казнь назначена на завтра.

– Именно поэтому, неотразимая моя. Уже ничего нельзя сделать для спасения несчастного Василия Буслаева. – Феофилакт печально вздохнул. – И умоляю, не надо смотреть на меня такими гневными глазами! Судьбу Василия решал не я, а василевс.

– Если бы речь шла о твоем сыне, Феофилакт, то ты добился бы помилования.

– Мой сын не натворил бы столько глупостей за один раз! – рассердился логофет, хотя и не повысил голос. – А твой обожаемый Василий вздумал прекословить самому Божественному, убил евнуха и несколько стражников, пытавшихся его утихомирить. Василий проявил упрямство на суде, хотя ему ясно давали понять – уступи василевсу, и твоя жизнь будет спасена. После суда у Василия было почти три месяца, чтобы все обдумать и взвесить. Но на Руси, видимо, думать не умеют. Там умеют лишь рубить с плеча! Василий сам выбрал свою участь.

– Ты же знаешь, Феофилакт, к чему его принуждали, – кривя от негодования свои красивые уста, промолвила Евпраксия. – Василий не захотел стать евнухом и выбрал смерть. Это поступок истинного мужа. Среди нашей знати мало таких. Ради милости василевса или сохранения жизни любой ценой наши вельможи готовы пожертвовать чем угодно, даже своим мужским достоинством. О, жалкий род скопцов!

– Мне понятно твое негодование, прелестная моя, – ухмыльнулся Феофилакт. – Василий, наверно, был отличным любовником, а?

– Гораздо лучше императора! – с вызовом ответила Евпраксия и отдернула руку, за которую ее хотел взять логофет.

– Остерегись бросаться такими словами! – прошептал Феофилакт. – Я тебя не выдам по старой дружбе, но кругом много ушей.

– Дрожишь, почтенный логофет, – презрительно усмехнулась Евпраксия.

– Прежде всего мое беспокойство за тебя, прекраснейшая, – тихо сказал Феофилакт, глядя матроне в глаза. – Ты-то сама пыталась помочь Василию?

– Василевс не допускает меня к себе, – опустив голову, ответила Евпраксия. – Я думала, это твои козни.

– Ну что ты, дорогая моя! – возмутился логофет. – Когда я тебя предавал!

Феофилакт с показным благоговением запечатлел поцелуй на нежной руке Евпраксии.

– Я пойду, – негромко проговорила Евпраксия, – пока этот страшный немец не сожрал меня взглядом.

– Я бы не спешил уходить на твоем месте, – как бы между прочим заметил Феофилакт. – Этот страшный немец – приближенный короля Конрада, а король все время пребывает рядом с василевсом. Мне кажется, Конрад может замолвить слово за Василия при условии, что ты будешь любезна с графом Гуго.

– Его так зовут? – Евпраксия указала глазами на страшного графа.

Феофилакт еле заметно кивнул.

– Граф Гуго уже интересовался тобой.

– Я польщена, – без малейшей радости в голосе обронила Евпраксия.

Схватки со зверями произвели на немецких рыцарей большое впечатление, судя по их азартным выкрикам и жадному созерцанию человеческих тел, растерзанных хищниками. Оживился и граф Гуго, вперив свой единственный глаз в кровавую бойню на арене.

В этот день у организаторов зрелищ не нашлось достаточно ловких гладиаторов. Для потехи зрителей на растерзание львам были брошены приговоренные к смерти преступники и даже калеки, которых всегда хватало в тюрьмах столицы. Среди калек было немало искуснейших воров и похитителей детей, но противостоять рассерженным львам ни с копьем, ни с мечом никто из них не мог.

Голодные звери приходили в неистовство от запаха свежей крови, разрывая тела несчастных, растаскивая по всей арене оторванные руки, ноги, головы и внутренности.

Евпраксия решила все-таки уйти, не в силах больше выносить такое зрелище.

– Куда ты? – сказал Феофилакт. – Будут еще поединки карликов и конные трюкачи, я узнавал.

– Нет, мне дурно, – морщась, ответила Евпраксия. – Я ухожу. Скажи графу Гуго, что я буду рада принять его у себя сегодня вечером.

– Одного или с толмачом? – уточнил Феофилакт.

– Разумеется, одного.

– Граф Гуго не знает греческого, без Архилоха не обойтись.

– Зато я знаю немецкий.

– Ты знаешь немецкий? – Феофилакт сделал удивленные глаза. – Какие умные женщины живут в столице мира!

– Рядом с тупыми и трусливыми мужчинами, – добавила Евпраксия, поднявшись со своего места.

Служанка набросила ей на плечи длинный тонкий плащ.

– Ну, не все ромеи такие никчемные, – улыбнулся логофет.

– Прощай, Феофилакт. Я рассчитываю на тебя!

– Прощай, Евпраксия. Удачи тебе!

Поймав на себе взгляд графа Гуго, Евпраксия на этот раз одарила его улыбкой и благосклонным взглядом своих больших синих глаз. При этом матрона на краткий миг прикрыла нижнюю часть лица краем плаща, чтобы сделать более действенным именно взгляд. О, эта женщина умела обольщать мужчин!

Примерно то же самое подумал Феофилакт, глядя вслед Евпраксии, спускающейся вниз по ступеням к проходу, ведущему к выходу с ипподрома.

«Пропал граф Гуго! – усмехнулся про себя логофет, видя, что и тот провожает красавицу долгим взглядом. – Теперь ему будет не до карликов. Еще бы! Такая восхитительная женщина посмотрела на него с благоволением. Видел ли он подобных красавиц в своей дикой Германии?»