– И что же вы чувствовали, когда шли их убивать? – с сочувствием в голосе к этому явно больному человеку спросил Лев Иванович.

Залежнев долго молчал, тер ладонями разгоряченное лицо, вытирал со лба пот. Было видно, что его мучают воспоминания и что ему не хочется заново переживать прошлое. Но Гуров понимал, что Мите в то же время не хотелось носить всю эту боль и сумятицу в себе, ему нужно было выговориться, исповедоваться перед кем-то – не важно, перед кем именно. Кто с ним рядом сейчас присутствовал, перед тем и излить душу. Поэтому, чтобы подтолкнуть его к этому шагу и развеять все его внутренние страхи, Гуров сказал:

– Отец Савелий очень беспокоился о вас, Дмитрий, и просил нас сообщить ему, когда мы вас найдем. Он очень хотел бы с вами поговорить.

Эти простые слова Льва Ивановича, как оказалось, стали последней каплей в сомнениях Залежнева. По щекам великана потекли слезы. Он провел рукой по шее, достал из-под рубахи крестик и сжал его в кулаке.

– Мне было страшно, – сдавленно проговорил он. – Очень страшно. Я знал, что грешу, лишая жизни живую душу. Когда я был в армии, я знал, что там я воюю за наших братьев. Там – я защищал людей. Но и тогда мне было тяжело. Поэтому я и уволился. Я не мог стрелять и стрелять… Ведьмы – совсем другое дело. Они – антихристки, они приносят людям зло, они своим колдовством морочат людям головы, убивают их души. Поэтому их нужно уничтожать. Но одно дело – стрелять во врага издалека, и совсем другое – убивать их вот так, руками. – Он раскрыл ладони и с горечью посмотрел на них. – Но я знал, что должен это сделать – во имя своей любви к Татьяне и к Господу нашему. Это был мой крестовый поход и мой крест, и я должен нести его, чтобы получить в будущем свою награду.

Слезы душили Дмитрия, и он замолчал, закрыв лицо скованными в наручники руками.

– А Татьяну вы зачем украли? Зачем увезли ее из дому, от мужа и дочки? – спросил молчавший до сих пор Станислав Крячко.

– Не знаю. Наверное, от отчаяния, – тихо и как-то обреченно ответил Дмитрий. – Когда я стал осознавать, что никто и ничто мне уже не поможет, мне захотелось пусть хоть на день, хоть на один миг, но побыть с ней рядом, наедине. Почувствовать, что она принадлежит только мне, и никому другому. Даже в армии я не смог спрятаться от своей боли, бесконечного жара внутри, который пожирал меня как адский огонь. – Залежнев поднял голову, посмотрел на Татьяну и сказал все так же тихо и обреченно: – Прости меня, если сможешь.

– Проси прощения у Бога, – так же тихо ответила ему женщина и погладила его по жесткому ежику светлых волос.

Послесловие

Через пару дней, когда по всей Москве и Подмосковью стали расползаться слухи (подогреваемые прессой и интернетом), что был пойман страшный маньяк, убивавший женщин-гадалок, Гурову и Крячко на рабочий телефон позвонил Петр Николаевич Орлов. Откашлявшись, словно в горле у него стоял комок, он как-то странно, нерешительно и совершенно не похоже на его всегдашнюю манеру выражаться твердо и жестко, промямлил:

– Э-э-э… Это… Зайдите ко мне в кабинет со Станиславом, что ли… Сейчас прямо и зайдите.

Заинтригованные таким необычным приглашением, Гуров и Крячко переглянулись и направились к начальнику, строя по дороге всяческие догадки, для чего их пригласил Орлов, да еще – таким странным тоном.

– С чего это вдруг наш Петр Николаевич заэкал, словно школьник у доски? – задавался вопросом Лев Иванович.

– Может, его сместить решили? На пенсию отправить, – предположил Станислав. – Вот он и растерялся от такой новости. Не знает, как нам ее сообщить.

– Типун тебе на язык, как говорила моя бабка, – покосился на друга Гуров. – Что мы без него тут делать будем? Мы с Петром уже сроднились, а не то что сработались. Не нужно нам другого начальника.

– Не нужно, – жестко сказал Крячко.

– Может, что другое… – с надеждой в голосе предположил Лев Иванович.

– Может, и другое. Но раз уж Петро заэкал, то ничего хорошего не жди, – вздохнул Крячко. – Есть у меня такое предчувствие…

Но сыщики, как бы они ни готовили себя к тому, что им придется увидеть и услышать в кабинете Орлова, явно не ожидали того, что увидели и услышали. Едва Гуров и Крячко вошли, как под ноги к ним бросилось что-то маленькое и шустрое. И это маленькое и шустрое оказалось не чем иным, как магистром Светлых сил Володаем, или, попросту говоря, гражданином Петровым Владимиром Петровичем.

– Вот они, наши герои! Вот они, наши спасители! – громко и восхищенно воскликнул магистр и, подбежав к сыщикам, на лету схватил сначала руку Гурова, а потом и Крячко и, сжав их в своих маленьких ладонях, затряс с такой силой и энтузиазмом, что Лев Иванович всерьез стал опасаться, что его рука оторвется.

Оперативники удивленно посмотрели на Орлова, который с опаской и с каким-то смущением посматривал на всю эту сцену. Петр Николаевич перехватил взгляд друзей и только пожал плечами. Петров же продолжал распыляться в любезностях.

– От имени всех своих сестер и братьев я приношу вам величайшую благодарность! – пел он сладким тенорком. – Вы наши спасители! Я уже был готов к тому, что этот монстр заявится и ко мне, но вы, наши доблестные воины добра, поймали этого мерзостного типа. Теперь мы, наша организация «Дети Ванги», можем вздохнуть свободно и нести свои умения и знания людям, помогая страждущим…

Магистр еще долго и витиевато изъяснялся, рассыпаясь в любезностях, а Крячко и Гуров молча смотрели на него, и в выражении их лиц было столько отвращения и недоумения, что присмотрись к ним Петров получше, и охота разглагольствовать о пользе его организации для общества у него сразу бы отпала. Но Володай, как и большинство подобных ему радетелей за «мир в душах людей», не был способен видеть дальше своей