– Ну это же смотря с какой стороны подходить. С одной стороны, вроде бы и опасное входящее, а посмотреть с другой – не такое страшное, – заметил Брейн.

– А вот и нет. В твоем нынешнем досье имеются рассчитанные каналы ранений, и на них видно, что пробивающее тебя железо двигалось по дуге – обходя жизненно важные органы. А в одном случае имеет место извилистый канал, где кусок шрапнели аккуратно обходил жизненно важные органы один за другим.

– Такое разве бывает? – искренне удивился Брейн.

– Бывает. Но не у всех.

Сегодня Брейну очень понравился обед, хотя он ничем не отличался от предыдущих, а на выходе его ждала доктор Нильсен.

Корсак подошел к ней первым, и они коротко обсудили какие-то рабочие вопросы. Потом он махнул Ружону, и они удалились.

К Нильсен подошел Брейн.

– Ты уже освободился? – спросила она, и ее глаза лучились каким-то домашним теплом.

– Да, милая. До обеда поработали вдвойне, майор зачел нам полную смену.

– Пойдем к тебе?

– Пойдем.

И они пошли к нему, держась за руки, как какие-нибудь ученики старших классов. Брейн то и дело поглядывал на Нильсен, и она спросила:

– Ты чего?

– Ничего, – ответил он, улыбаясь. Теперь Брейну казалось странным, что раньше он не замечал, насколько красива доктор Нильсен.

Когда они подошли к воротам его коттеджа, он неожиданно спросил:

– А это правда, что ты какой-то там физик и все такое?

– Кто тебе сказал? – вскинула брови Саманта.

– Майор Корсак.

– Он тебя разыграл, – улыбнулась она и, приблизившись, поцеловала его в губы. – Идем, я хочу использовать твою силу, пока ты в очередной раз не заснул.

И она использовала его силу с изысканным мастерством и умением. Брейн потом еще полчаса лежал, уставившись в потолок, а доктор Нильсен сама хлопотала на кухне, одетая в один лишь передник.

Когда Брейн наконец пришел в себя после любовного шока, она вынесла большой поднос со множеством приготовленных блюд, которые выглядели на удивление свежими и натуральными.

– Это тебе, милый, сегодня ты заслужил, – проворковала она и, присев к нему на колени, наградила длинным поцелуем, от которого Брейн почти что завелся.

– Нет-нет-нет! – возразила она, убирая его руки. – А то это никогда не кончится, а у меня от майора Корсака лицензия на отстрел только одного оленя.

– Вот даже как? – сыграл удивление Брейн.

– А ты не знал?

Брейн не ответил и, ссадив девушку с колен, пододвинул столик с большим подносом.

– Как тут много всего красивого!..

– У тебя старые картриджи, но они в порядке. Раньше стандартные наборы были разнообразнее и дороже, а сейчас нам подают лишь питательную изопену с разными вкусовыми присадками.

– Но всего мы все равно не успеем попробовать, они сейчас кристаллизуются и…

– Не переживай. Я остановила процесс готовки на стадии изовалентной фазы.

– Что это означает?

– Ну, процесс декристаллизации остановлен примерно за одну тысячную процента от состояния полного приготовления.

– Я все еще не понял.

– Окисление и обратная кристаллизация происходят после того, как блюдо достигло готовности, а мы остановили процесс приготовления, поэтому процессор картриджа думает, что мы это блюдо еще не приготовили, хотя оно фактически готово.

– И что, оно не будет полностью готово?

– Не будет, пока ты не тронешь его вилкой – тогда процесс продолжится, и за мгновение блюдо дойдет до готовности и только потом начнет состариваться, если это можно так назвать.

– Слишком много физики для блондинки с медицинским образованием и огромными сиськами, – сострил Брейн, провоцируя доктора Нильсен на ответный укол и раскрытие информации.

Однако она его выпад проигнорировала. Лишь улыбнулась и принялась одеваться. И это представление снова заставило Брейна распустить руки.

– Хватит, Томас, сейчас только еда. Береги силы на следующий раз, – строго заметила она и, поправив прическу, снова села рядом. – Давай уже есть.

– Давай, – согласился Брейн. – Только я сначала тоже что-нибудь надену.

– Надень, а я отвернусь.

– Тебе-то чего отворачиваться? – удивился он.

– Чтобы крышу не сорвало, я же не бесчувственный пень, я настоящая горячая девочка-варвар.

Брейн оделся, и они вернулись к ужину, который показался Брейну настоящим пиром.

Затем доктор Нильсен засобиралась домой.

– Ты можешь переночевать у меня, – заметил Брейн, надеясь на продолжение свидания – после ужина в нем проснулись дремавшие прежде силы.

– Нет, милый, мне еще сегодня предстоит поработать – снять кое-какие показатели, а с утра вообще полный ужас. И снятие данных, и обработка, и… много еще чего.

– Что такое плазмотермический процесс? – спросил он ее возле самой двери.

Доктор Нильсен вздохнула и посмотрела на Брейна, как зрелая женщина на досадливого юнца.

– Томас, ну ты же не первый год служишь в разведке.

– Да я просто солдат – бегу, куда прикажут, – попытался оправдаться он.

– За пределами постели наши отношения прекращаются. Неужели мне нужно учить тебя этике спецслужб, Томас?

Брейн вздохнул. Он забрасывал слишком грубые приманки, и теперь ему было стыдно.

– Я… дурак?

– Ты не дурак. В тебе действуют замененные инстинкты – действия, вызываемые не биологической необходимостью, а служебной. Понимаешь?

– Понимаю.

– Ты изуродован этой системой так же, как и все, кто с тобой здесь общается – я, Ружон, Корсак и еще полсотни персоналий с этой базы. У тебя есть собственное задание – наверняка очень сложное, забудь ты эту плазмотермию, там слишком часто приходится идти в рукопашную. Хватит на твою долю риска, милый, я хочу, чтобы ты выжил среди всего этого ужаса. И кстати, спрячь этот экстрактор или лучше выбрось, а то если ты еще раз включишь его случайно… твои галлюцинации и сны наяву могут стать совершенно неконтролируемыми.

– Ты сейчас говоришь как врач или как физик?

– Как друг, – ответила доктор Нильсен и, чмокнув Брейна в щеку, вышла за дверь.

Брейн и сам не заметил, как заснул в шаттле, настолько его вымотала дорога. Шутка ли – двадцать часов тряски с пересадками. А последний отрезок растянулся с положенных двух часов до почти четырех из-за того, что над материком разразились грозы второй зимы – самого беспокойного времени года – и шаттл многократно менял маршруты, а штурман, прокладывая новый взамен закрытого очередным грозовым очагом, ругался так, что было слышно в салоне через закрытую дверь кабины.