Понятно, что это была мать, той что лежала в гробу.

Странно, но почему-то с детства нас привлекают похороны. Во времена моего детства траурные процессии шли вдоль дома, от самого подъезда с плаксивыми завываниями сверкающих труб и глухими ударами огромного барабана до автобуса, который стоял в отдалении. Мы, мальчишки, старались заглянуть, а кто же там лежал, закрытый оборками ткани. Нас очень удивляло, когда, например, в гробу оказывался дядька, который совсем недавно нас гонял от окон, потому что мы мешали ему спать.

Со временем, разумеется, это детское любопытство исчезло. Жизнь заставила научиться вести себя в соответствии с печальным моментом события. Но вот стремление вглядеться в мертвое лицо осталось. Словно это была попытка заглянуть за ту черту, которую ожидает всех нас.

И еще одно я понял: когда уходил из жизни человек в возрасте, его черты лица чаще всего менялись до неузнаваемости. Словно с уходом пропадала та энергия, которая и делала его личность неповторимой. За чертой жизни это уже была маска. У молодого этого перехода был не заметен.

Сейчас я видел совсем молодую девушку.

Крышки на гробе не было, значит, в церкви её не отпевали. Хотя сейчас это становилось правилом. Но в семьях бывшей советской номенклатуры придерживались устоявшихся светских догм.

Гроб был нежно голубым. Девушка тоже лежала в голубом платье. Светлые волосы были повязаны голубой лентой-платком. Только выбившаяся прядка русых волос «щекотала» закрытые глаза девушки. Мне почему-то показалось, что они тоже были голубыми.

Не было на её лице маски смерти. Только грусть. И удивление. Словно она спрашивала: «А почему я здесь? Я же еще хочу и могу жить? Что вы хотите со мной сделать?»

Трудно поверить, что через несколько минут гроб закроют крышкой. Огромный гвозди войдут в дерево. И больше никогда и никто не увидит в реальности это милое лицо. Я её не знал, но комок подкатил мне к горлу. Мне кажется стало понятно, почему Саша попросила меня быть с ней! Тяжело провожать в последний путь свою близкую подругу. Вот она и решила опереться на надежного человека. Таким человеком стал я. Трогает…

Кто-то произносил приличествующие моменту речи.

Как я понял, Света погибла из-за несчастного случая. Сзади, то ли мне, то ли еще кому-то, тихий женский голос прояснил, что девушка ночью возвращалась поздно домой на высоких каблуках, поскользнулась и, неудачно упала, ударившись затылком, о ступеньку в подземном переходе. В наши времена никто не заботится о том, чтобы убрать ночную наледь…

Вот уж не знаешь, где несчастья ждать… Правда, как молодая девушка интуитивно не сгруппировалась, и что это был за переход, на котором за день весь лед не вытерли – сейчас-то снегопадов и сильных заморозков уже не было… Но мало ли чего не случается в этой жизни. Итог – перед глазами.

Потом стали прощаться. К гробу с усопшей подходили, пришедшие на похороны. Кто-то целовал в поминальную ленту, кто-то просто смотрел. Подошла Саша. Внимательно, и мне даже показалось, испытующе посмотрела на умершую девушку, положила цветы на покрывало. И отошла. Целовать не стала.

Я, разумеется, стоял в стороне. Понятно, что мне нелепо было бы прощаться с усопшей – я просто сопровождающее лицо.

От гроба едва оторвали рыдающую мать. И вот уже через несколько минут бесстрастные могильщики в синих ватниках быстро закидывали могилу холодным рыжим суглинком. С лица Земли исчезла красивая девушка… Грустно.

– Сашенька, ты с нами поедешь на поминки?

– Нет, простите… Вы же знаете, мама приболела… Я едва вырвалась…

– Да, да! Я знаю… Ну ты уже не забывай меня… Заходи… Фотографии посмотрим… – и снова рыдания не позволили этой внезапно постаревшей женщине говорить дальше.

Люди потянулись к похоронному ПАЗику, что стоял неподалеку.

– Пойдем отсюда, – сказала мне Саша, и мы быстро двинулись по снежной каше к выходу.

Я так и не понял, при чем тут мама моей спутницы, но решил и этот вопрос оставить на потом!

Мы вышли из ворот. На стоянке, кроме моей восьмерки, стояли только шестые «Жигули», очень помятого вида.

Я собирался открыть машину, но Саша сказала… нет, пожалуй, даже скомандовала:

– Подожди!

Из «шестерки» вышел крепкий мужчина… да, не парень, а именно мужчина… лет за тридцать, точно… и подошел к Саше. Походка у него была плавно-вкрадчивая, словно человек стелился по земле. Так ходят либо спортсмены-борцы, либо спецназовцы, хорошо знающие боевые искусства.

Саша, ни слова не говоря, поставила свою сумочку на капот моей машины, раскрыла её и, достав пухлый конверт, передала его подошедшему мужчине. Он не стал заглядывать в содержимое, сунул его в карман. Они перебросились несколькими фразами. Говорили очень тихо. Да я и не прислушивался. Через пару минут собеседник развернулся и пошел назад к своей потертой машине.

Я вообще перестал понимать что-либо во всех этих событиях. Саша решила отдать долг на кладбище сразу после похорон?

Нет, женская логика предполагает любые выкрутасы… Но не до такой же степени!

– Вот теперь поехали, – её голос вернул меня к реальности.

Я хотел задать ей кучу вопросов. Но понятия не имел, с чего начать. Поэтому сел в машину, потянувшись, снял блокировку с её двери и завел мотор.

– Куда едем? – единственный вопрос, который реально смог сформулировать.

– В центр. Там разберемся. Включи музыку.

Я понял, что она попросила это не сколько ради музыки, а чтобы я не начинал расспросы сразу сейчас.

В салоне моей «девятки» пульсировали гитарные рифы блюзов БиБи Кинга, словно передавая напряженность нашей печальной неопределенности.

– Останови здесь, – она показала на какую-то маленькую кафешку.

Кажется, настал момент, когда все станет на свои места. Я смогу всё выяснить. И главное – зачем мы сегодня встретились? На скорбящую подругу, которую покидают последние силы, Саша была не очень похожа на кладбище, а сейчас и вовсе далека от такого состояния…

Кафешка оказалась той, что надо: народу почти нет. Музыка тихая. Я заказал по чашечке кофе и порожное. Но когда официант уже, было, отошел, Саша вдруг дополнила.

– Коньяка. 100 грамм. Сразу!

Официант опять повернулся к нам и вопросительно взглянул на меня. Я бы тоже с удовольствием выпил. И не 100, а все 200. Но за рулем зарекся пить. Не потому что что-то было, а для того, чтобы ничего не было!

Надо отдать должное официанту: пузатая рюмка в считанные мгновения оказалась на нашем столе.

Саша раскрутила тягучую золотистую жидкость в бокале, посмотрела в неё, словно это был какой-то магический шар с эликсиром истины. И сделала глоток. Большой. С удовольствием.

Я уже набрал воздух в легкие, чтобы спросить обо всем, что накопилось за утро, но она опередила меня.