— Я мечтаю, чтобы заткнулась и перестала нести чушь.

— Почему я не удивлена? Ты никогда не любил слушать, что я говорю, — отталкиваю его с дороги и снова делаю попытку сбежать, — я лучше пойду туда, где меня хотя бы будут слушать.

— А ну, стоять! — Дергает меня к себе, так что врезаюсь в каменную грудь, тут же утопая в едва уловимом хвойном яблоке.

— Что ты себе позволяешь? — пытаюсь его оттолкнуть, а у самой сердце в груди бьется просто на разрыв.

— Ты меня сегодня решила окончательно довести? — не отпускает, больно сжимает за плечи и встряхивает, вынуждая посмотреть в глаза.

Этого нельзя делать. Ни в коем случае. Потому что в них верная погибель, как и раньше. Но я смотрю. Зло, испуганно, с отчаянием

— Что не так? Я просто отдыхаю, разговариваю, попутно работаю.

Его ладони обжигают:

— Видел я твою работу.

— Осторожнее, Швецов, а то я подумаю, что ты ревнуешь, — все-таки удается отстраниться и схватит глоток воздуха.

— Конечно, ревную! — он даже не думает отпираться, — пришла вся такая из себя, ходишь, улыбаешься эти придуркам!

— Что ж ты так неласково про коллег и партнеров? Помнится, раньше ты ради них был готов из шкуры выпрыгнуть, — я едва дышу, пульс запредельный, адреналин через край.

— Мне плевать на них. Я и раньше не хотел тебя во все это пускать, чтоб никто рядом не крутился!

Он точно странный. Прежний Влад бы загрыз за свою работу, а этот…у меня уже несколько раз проскакивает ощущение, что ему действительно плевать.

— А мне нет. И завтра я намерена показать всем свой проект. К счастью, мне теперь не требуется твое разрешение.

— Карьеристка! У тебя на уме одни проекты.

— Да, представь себе, а вот о чем ты думал, притаскивая меня сюда, непонятно.

— О чем? — ухмыляется он, — вот об этом.

Я не понимаю, как так произошло, что секунду назад я стояла, уперев руки в бока, а потом раз и прижата спиной к стене. Надо мной нависает взбешенный в хлам мужчина, и явно намеревается поцеловать.

Колени плывут, за мгновение теряя всю свою твердость, в животе стягивается тугая спираль, и я не знаю, чего боюсь больше. Того что все-таки поцелует, или того, что отпустит.

— Ты ненормальный, Швецов, — сиплю, упираясь руками в каменную грудь.

— Из-за тебя. Всегда, только из-за тебя.

Он все-таки целует. Не как раньше, по-другому. Зло и требовательно, сминая любое сопротивление, лишая здравого смысла. Как и раньше, стоит ему прикоснуться, и у меня к чертям летят все предохранители.

Я не хочу его отталкивать. Хочу, наоборот, вцепиться и никогда не отпускать, потому что несмотря на всю боль, которую испытывала из-за него, только с ним я чувствую себя живой.

— Я с ума из-за тебя схожу, — хрипит он, отрываясь от моих губ, — думаю только о тебе. Утром, днем, вечером. Как долбаный маньяк взглядом ищу, стоит только придти на работы. Бесишь.

— Так отпусти.

— Ни за что. Сдохну без тебя.

От грубого признания окончательно сносит крышу. Видеть, как он ревнует, сходит с ума, как темнеет шальной взгляд — это сильно. Настолько, что у меня нет никаких шансов устоять.

Я еще пытаюсь сказать, что себе, что нельзя, не должна, неправильно, но все бесполезно. От поцелуев кругом голова, и земля под ногами превращается в зыбучие пески, которые затягивают все глубже. Сама не замечаю, как вместо сопротивления, начинаю ему отвечать. Так же зло, на разрыв, не жалея. Мне хочется причинить ему боль — прикусываю наглый язык чуть не до крови.

Влад шипит, подхватывает меня за бедра и усаживает на какой-то пластиковый ящик. Я даже не сопротивляюсь, когда он задирает подол платья и рычит

— Чулки?! Ты пришла на этот гребаный вечер в чулках?

Да. В чулках и в дорогом белье, потому что чувствовала, знала, что сорвемся. Не выдержим того напряжения, что кипит между нами.

— Для кого вырядилась? — тянет за локоны, вынуждая запрокинуть голову.

— Для партнеров, конечно, на тот случай, если переговоры зайдут в тупик, — сиплю, чувствуя горячие губы на своей коже. Миллионы искр бегут по рукам, поникая все глубже и глубже, — На крайний случай, для Миши. Ему понравится.

— Стерва!

— Ты этого разве не знал? — нагло смотрю ему в глаза, прекрасно понимая, что своими словами пробиваю остатки его самообладаний. Провоцирую, нажимая на спусковой курок.

Снова впивается в мои губы, прет напролом, и даже если я попытаюсь его сейчас остановить, он этого не заметит.

Хорошее воспитание и мораль смяты и отодвинуты на задний план за ненадобностью. Между нами сейчас огонь не отболевших обид, страсть, притяжение еще более безумное, чем раньше.

Мы срываемся. Оба. Набрасываемся друг на друга так, будто это последний день в нашей жизни, последний шанс прикоснуться и почувствовать. Не жалеем друг друга. Он оставляет синяки на моих бедрах, я царапаю когтями его плечи. И даже плевать на то, что дверь не заперта, что нас могут поймать с поличным. На все плевать. Остаёмся только мы. Он. Я. Наше дыхание, одно на двоих.

А потом, когда все заканчивается, замираем, смотрим друг на друга, с трудом переводя дыхание. Пытаемся осознать.

Первым приходит в себя Влад. Досадливо морщится, понимая, что только что натворил. Мне эта досада бьет по нервам не хуже раскаленного хлыста.

Он жалеет? Из-за того, что дал слабину, повелся, не смог вовремя остановиться. Жалеет!

— Все? Я могу быть свободна? — отпихиваю его от себя и скатываюсь на пол.

Внутри кипит. Я прикрываю глаза опасаясь выдать лишних эмоций, но черт подери, как тяжело. То, что давным-давно должно было погаснуть и истлеть, полыхает между нами костром до самых небес.

— Можешь, — отвечает сдавленным голосом и начинает поправлять одежду, — когда снова потребуешься — позову.

Сволочь.

— Без проблем, — отвечаю стервозной улыбкой, от которой у него дергается глаз, — только заранее в следующий раз предупреждай, чтобы я могла внести тебя в свои планы. А то вдруг я буду занят чем-то другим. Или кем-то.

Мне кажется, он готов меня убить. Посадить на кол, четвертовать, привязать жернова к шее и сбросить в самый глубокий омут.

***

Я возвращаюсь в зал, не чувствуя под собой ног. Тело еще в приятной истоме, сердце в агонии, а мозги в полнейшем шоке.

Что я опять натворила? О чем думала, позволяя себя целовать?

Ладно целовать! А вот все остальное, да еще и с мужем моей сестры! И, что самое странное, мне не стыдно. Ни единого всплеска совести или стыда. Наверное, я дрянь, хотя…. Оленька достаточно моей крови попила, так с чего меня должно волновать ее душевное спокойствие? Я лучше своим займусь, потому что оно трещит по швам.