Согласие или несогласие с этой теорией – вопрос, который следует обсуждать в научных аудиториях. Но книга вызвала раздражение ненаучного свойства: «До чего дошло, «Слово о полку Игореве», оказывается, написано казахом!» В России книгу сочли националистической, антирусской, говорили, что автор искажает историческую правду и глумится над «Словом о полку Игореве». Требовали изъять книгу и наказать автора.

В Алма-Ате считали иначе. Олжас Сулейменов к тому времени был удостоен премии ленинского комсомола и государственной премии Казахстана.

«Я прочитал книгу, – вспоминал член политбюро и первый секретарь ЦК компартии Казахстана Динмухамед Кунаев. – Прочитал с интересом и удовольствием. Талантливая работа! Подумал: поругают, поругают Олжаса, да и угомонятся. В литературных кругах такие драки не редкость».

Но первого секретаря ЦК компартии Казахстана пригласил Суслов. Завел разговор о книге Сулейменова:

– Димаш Ахмедович, у вас в республике вышла книга с явной антирусской и националистической направленностью. В книге искажены исторические факты, автор глумится над великим памятником – «Словом о полку Игореве». Министерство обороны изъяло книгу из всех военных библиотек. И правильно, я думаю, поступило. Разберитесь с книгой, автором и как следует накажите виновных! Чтобы неповадно было.

Опытный Кунаев покинул сусловский кабинет и пошел сразу же к Брежневу. Сначала обсудил другие дела, потом осторожно заговорил о книге Сулейменова:

– Напрасно критикуют талантливого писателя. Тут какая-то ревность, выяснение отношений между писателями.

Книга, изданная в Алма-Ате, Брежнева не беспокоила. Значительно важнее было не обижать большую республику и близкого друга. Тем более что Кунаев брал ответственность на себя. Леонид Ильич махнул рукой:

– Разбирайтесь сами. Ничего националистического в книге я не увидел.

Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев говорил еще в советские времена:

– В душе казахского народа сохранилось чувство ущемленности. Нам говорили, что все народы Союза расцветают, как грани алмаза, каждый – своим цветом, своим языком, своей культурой. На деле же казахов сознательно превращали в людей второго сорта, и естественно, что в их душах откладывалась обида.

В результате в республике сложилась своя, условно говоря, казахская партия, которая считала, что казахов ущемляют и недооценивают, что русские и вообще приезжие не по праву занимают в Казахстане руководящие посты…

– Наверняка вы мечтали оказаться на месте Гагарина? – спросили космонавта Андриана Григорьевича Николаева, дважды Героя Советского Союза, на редкость скромного человека.

– Каждый хотел, – с горечью ответил Николаев. – Но я заранее знал, что меня никогда не пошлют первым, хотя физически я не уступал Гагарину. Почему? Потому что наше великое государство первым запустило бы в космос только русского человека. Я по национальности чуваш. Разве представителю маленькой нации могли доверить совершить такой подвиг?

Такие настроения подтачивали единство государства.

Только при Горбачеве, в сентябре 1987 года, на секретариате ЦК КПСС заговорили о неадекватности национального состава аппарата: «В ЦК КПСС нет вообще азербайджанцев, киргизов, таджиков. Только один узбек, два молдаванина, один эстонец».

Известный литературный критик Игорь Александрович Дедков, который жил в Костроме, побывав в одном московском издательстве, записал в дневнике: «Вся их пресловутая русская партия пронизана духом торгашества, то есть беспринципна, пронизана стремлением к должностям, карьере, заражена куплей-продажей, приятельством и прочим».

Ненавистники Запада страдали комплексом неполноценности по отношению ко всему иностранному. Столпы отечественного антизападничества, правдами и неправдами выбив зарубежную командировку, ездили за границу с консервами и кипятильниками, чтобы не растратить зря ни одного драгоценного доллара и прикупить побольше того, что произведено на бездуховном Западе.

Игорь Дедков ужасался обилию коллег, которые твердят «о заговорах и происках мировых дьявольских, бесовских сил против России». Отмечал: «Верный признак умственного порока – повторение одних и тех же доводов, интонаций, слов, приверженность одним и тем же объяснениям и жизни, и истории, сводящим их подоплеку к заговорам, тайнам, бесконечно, в мировом масштабе длящимся интригам, направленным, конечно же, против Руси и русских».

«Грандиозное заседание редколлегии «Нашего современника», – записывал в дневнике писатель Юрий Нагибин в октябре 1971 года, – превратившееся прямо по ходу дела в грандиозное пьянство. На редколлегии как всегда прекрасны были Виктор Астафьев и Евгений Носов, особенно последний. Говорили о гибели России, о вымирании деревни, все так откровенно, горько, по-русски. Под конец все здорово надрались… Кончилось тем, что Женю Носова отправили к Склифосовскому с сердечным припадком».

Новый главный редактор журнала ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» Анатолий Степанович Иванов пожаловался заместителю заведующего отделом культуры ЦК Альберту Андреевичу Беляеву:

– Присудили Валентину Распутину Государственную премию. А разве надо было повесть о дезертире из воюющей советской армии так поддерживать? На чем воспитывать патриотизм у молодежи будем? Разве дезертир может служить примером любви к Родине?

Похоже, за этими рассуждениями о патриотизме крылась обида: почему премию дали ему, а не мне?

Националисты составляли списки видных евреев. Руководствовались нацистской методологией – «выявляли» и тех, у кого лишь небольшой процент еврейской крови, и тех, кто женат на еврейках. Борьба с инородцами – метод избавления от конкурентов. Ненавидели сотрудников аппарата, которые не являлись их полными единомышленниками.

Под подозрение попал председатель КГБ Юрий Андропов.

«10 ноября 1982 года умер Брежнев, – записал в дневнике критик Михаил Лобанов. – Через день я пришел в Литературный институт, чтобы оттуда вместе с другими (обязаны!) идти в Колонный зал для прощания с покойным.

На кафедре творчества я увидел Валентина Сидорова, – как и я, он работал руководителем семинара. Он стоял у стола, более чем всегда ссутулившийся, отвислые губы подрагивали. «Пришел к власти сионист», – поглядывая на дверь, ведущую в коридор, вполголоса произнес он и добавил, что этого и надо было ожидать при вечной взаимной русской розни».

Сионисты – это евреи, считающие, что они должны вернуться в Палестину, откуда их когда-то изгнали. Но для тех, кто помешался на еврейском вопросе, сионизм обозначал совсем другое – то, что нацисты называли «мировым еврейством».

Почему обиделись на Андропова?

28 марта 1981 года председатель КГБ сообщал в ЦК: «Под лозунгом защиты русских национальных традиций «русисты», по существу, занимаются активной антисоветской деятельностью. Развитие этой тенденции активно подстрекается и поощряется зарубежными идеологическими центрами, антисоветскими эмигрантскими организациями и буржуазными средствами массовой информации… К «русистам» причисляют себя и разного рода карьеристы и неудачники».

Последнее замечание было, надо понимать, крайне обидным. Меньше всего антисемитам и националистам хотелось, чтобы их называли карьеристами и неудачниками, хотя в данном случае председатель КГБ явно был недалек от истины.

Чекисты на общественных началах

При Хрущеве шутили, что КГБ при Совете министров СССР переименован в КГБ при ЦК ВЛКСМ. Никита Сергеевич сознательно ставил во главе ведомства госбезопасности недавних комсомольских вождей.

Генерал армии Филипп Бобков, бывший первый заместитель председателя КГБ, считает, что это серьезная ошибка – заменять опытных чекистов молодыми ребятами, недавними комсомольскими секретарями.

Бобков не уточняет, что убирали прежде всего тех, кто опозорил себя участием в сталинских репрессиях.