дочери Брежнева – Галине Леонидовне. Письмо дошло до адресата и возымело действие. Аджубея оставили в покое.Юрий Воронов

Юрий Воронов мальчиком в блокадном Ленинграде хоронил тех, кого спасти оказалось невозможным. Ему принадлежат знаменитые стихотворные строки:

Нам в сорок третьем выдали медали,И только в сорок пятом паспорта.

Воронова действительно наградили медалью «За оборону Ленинграда». Он работал в ленинградской молодежной газете «Смена». В двадцать пять лет его взяли в «Комсомолку» заместителем главного редактора. Когда в 1959 году Аджубей перешел в «Известия», Юрий Петрович Воронов сменил его на посту главного редактора «Комсомольской правды».

В июне 1965 года Воронов опубликовал невиданно резкую статью писателя Аркадия Сахнина «В рейсе и после», который расписал художества обласканного властью генерального капитан-директора Одесской китобойной флотилии Героя Социалистического Труда Алексея Соляника, чье имя гремело по всей стране. Он руководил флотилией из трех десятков судов-китобойцев, тогда еще промысел китов не был запрещен.

Из статьи следовало, что капитан-директор Соляник оказался и самодуром, и хамом, и занимался фантастическими по тем временам махинациями. Флотилия вела промысел в тропиках, в тяжелых условиях, моряки болели и умирали, их тела замораживали и доставляли в порт только после окончания промыслового рейса.

Флотилия Соляника была приписана к Одессе. Руководство Украины возмутилось, потребовало наказать газету. Председатель президиума Верховного Совета Украины Демьян Сергеевич Коротченко твердо сказал:

– Статья лживая. В обиду мы Соляника не дадим.

В Москве за Соляника вступился самый влиятельный выходец с Украины член президиума ЦК КПСС Подгорный. Но отдел пропаганды ЦК, которым руководил Александр Николаевич Яковлев, встал на сторону газеты: статья правильная.

Первый заместитель председателя Партийной комиссии ЦК Зиновий Тимофеевич Сердюк, в прошлом секретарь компартии Украины, не любил киевское начальство, поэтому распорядился все проверить. Ответственный контролер парткомиссии Самойло Алексеевич Вологжанин выяснил, что Соляник присваивал деньги, которые выделялись ему на закупку продовольствия для моряков. Зато щедро оделял подарками сильных мира сего, поэтому покровителей у него оказалось предостаточно. Вологжанин представил Сердюку соответствующую справку. Сердюк ее подписал. Он понимал, какими будут последствия. Ему стало плохо, его уложили на диван, дали валидол.

Вопрос обсуждался на секретариате ЦК. Председательствовал второй человек в партии Михаил Суслов. Соляник уверенно говорил, что статья в «Комсомолке» – клевета, подрыв авторитета руководства, оскорбление коллектива… Требовал наказать газету и тех, кто ее поддерживает. Открылась дверь, и появился Брежнев. Он никогда не приходил на заседания секретариата – не его уровень. Присутствующим стало ясно, что генеральный секретарь пришел спасать Соляника. Известно было, что у Брежнева особо тесные отношения с украинским руководством.

Все выступавшие осудили выступление газеты и поддержали Соляника. Пока слово не взял член политбюро Александр Шелепин, бывший руководитель комсомола:

– Никто не затрагивал главного вопроса: а правильно в статье изложены факты или неправильно? Если неправильно, давайте накажем главного редактора «Комсомолки». А если факты правильные, то давайте спросим у товарища Соляника: в состоянии он руководить делом или нет? У него во флотилии самоубийство, незаконные бригады…

В зале заседаний секретариата наступила гробовая тишина. Все растерялись, потому что Шелепин был еще в силе и его слово многое значило. Его возмущение не было наигранным. Александр Николаевич искренне ненавидел коррупцию и бюрократизм советского аппарата.

Тут, как ни в чем не бывало, заговорил Суслов. Его выступление было шедевром аппаратного искусства:

– Вопрос ясен. Правильно товарищи здесь говорили, что товарищ Соляник не может возглавлять флотилию.

Но никто этого не говорил! Все, кроме Шелепина, наоборот, пытались его защитить!

– Здесь звучали предложения исключить товарища Соляника из партии, – продолжал Суслов, – но этого не надо делать.

Опять-таки никто этого не говорил!

– Вместе с тем мы не можем допустить, чтобы существовали незаконные бригады, – гневно говорил Суслов.

Карьера Соляника закончилась. Его сняли с должности, по партийной линии объявили ему строгий выговор с занесением в учетную карточку.

Потом выяснилось, что Соляник незаконно продавал изделия из китового уса в Новой Зеландии, Австралии, привозил из-за границы дорогие ковры и дарил их членам политбюро компартии Украины. Московских начальников он тоже не обделил вниманием. Суслов и Шелепин обо всем этом уже знали.

Брежнев не рискнул выступить в защиту Соляника, хотя пришел, чтобы его спасти. После слов Шелепина он предпочел промолчать.

Заседание закончилось. Все стали выходить. Брежнев подозвал к себе руководителя отдела пропаганды ЦК Александра Яковлева и главного редактора «Комсомольской правды» Юрия Воронова. Мрачно предупредил:

– Критиковать критикуйте, но не подсвистывайте!

То есть он свое отношение все-таки высказал.

В «Комсомольской правде» исход секретариата ЦК восприняли как победу и отметили ее распитием горячительных напитков. Вероятно, поспешили. Через несколько месяцев главному редактору «Комсомолки» Юрию Воронову предложили должность заместителя главного редактора «Правды». Это выглядело повышением, и Воронов не мог отказаться. Но в решении политбюро было написано другое: назначить ответственным секретарем – это было на ступеньку ниже и означало наказание за историю с Соляником. Вскоре Воронова сослали корреспондентом «Правды» в Берлин, и ему долго не разрешали вернуться в Москву.

Юрия Воронова несколько раз пытались назначить то заместителем главного редактора «Литературной газеты», то главным редактором «Литературной России», но представления тормозились в ЦК партии. Из берлинской ссылки его вернул Горбачев и назначил заведующим отделом культуры ЦК КПСС. Говорили, что он помнил Воронова еще по комсомольским годам. Потом из аппарата ЦК перевел главным редактором «Литературной газеты».

Юрия Воронова сопровождала репутация смелого, даже отчаянного редактора. Но литгазетовцы были разочарованы. Воронов оказался куда осторожнее своего предшественника Александра Борисовича Чаковского, отправленного на пенсию. Видимо, годы опалы оставили след. Журналисту, потребовавшему объяснений, почему снята его статья, Воронов снисходительно сказал:

– Вы этого, разумеется, не можете знать. Но я-то точно знаю, что именно каждый из членов политбюро может вычитать в этой статье…

Борис Панкин

А «Комсомолке» повезло: после Воронова главным назначили Бориса Дмитриевича Панкина. Он умудрялся ладить с партийным и комсомольским начальством и делать интересную газету в самые трудные времена.

«Комсомольская правда» под его руководством, оставаясь органом такой идеологически косной организации, как ЦК ВЛКСМ, одновременно ходила в коллективных диссидентах, отваживалась проводить собственную линию и распространяла дух вольнодумства. В те годы в «Комсомолке» собралась целая плеяда талантливейших журналистов.

– Когда в те годы с гордостью говорили: «Мы все из комсомола!» – вспоминал Панкин, – я поправлял: «Извините, я из «Комсомольской правды». Хотя должен сказать, что люди, с которыми работал в комсомоле и к которым относился пренебрежительно, в дальнейшем оказывались куда порядочнее некоторых моих соратников и воспитанников.

– Какими же качествами надо было обладать, чтобы делать острую газету и при этом ладить с ЦК комсомола?

– Я с ними не ладил, я с ними заседал. Иногда благодаря моему присутствию мнения раскалывались. А вообще-то за время работы я получил строгий выговор от ЦК КПСС и строгий выговор от ЦК ВЛКСМ. Бывало, что мои собственные статьи снимались из номера. Ничего, мы не пугались, а иногда