Лигачев, и Болдин – были членами единой горбачевской команды, в состав которой на тех же основаниях входили также Яковлев, Шеварднадзе, Ельцин, Медведев и другие. Это уже потом их пути диаметрально разошлись, а до XIX партконференции принципиальных разбежностей во взглядах между ними особо не наблюдалось.

Печально, конечно, сегодня сознавать, что и гэкачеписты, и те, кто их искренне поддерживал в стремлении предотвратить развал СССР, были лишь пешками на шахматной доске М. С. Горбачева, фактически его вольными или невольными пособниками в обострившейся до крайности борьбе с Б. Н. Ельциным за власть в стране. Я, как и подавляющее большинство руководителей подразделений Комитета, наивно полагал, что происходит вполне естественный и полностью оправданный процесс давно назревшего и даже перезревшего по своим срокам избавления страны от надоевшего всем до печенок политического словоблуда и от его не в меру амбициозной, постоянно сующей свой нос куда ни попадя спутницы жизни.

Попутно хочу подтвердить, что Татьяна Дьяченко говорила в своих мемуарах чистую правду, когда утверждала, что ее отцу поступило от ГКЧП предложение возглавить союзное государство на посту Президента Союза ССР (Нурсултан Назарбаев предлагался тогда же на пост Председателя Правительства СССР с расширением реальных полномочий этого органа). Однако все это могло произойти лишь при непременном условии поддержки обоими руководителями предпринятых действий по сохранению мира и стабильности в стране.

Ельцин на какое-то время после состоявшегося с ним разговора было заколебался, но затем его «демократическое окружение» быстренько разъяснило вождю разницу между журавлем в небе и синицей в руке. Я не могу утверждать с достоверностью, кто и в какой форме довел эту мысль до сведения Б. Н. Ельцина. Однако точно знаю, что хранившийся в моем сейфе листок с собственноручными пометками В. А. Крючкова – кто конкретно из «гэкачепистов» должен был обо всем переговорить с Б. Ельциным (в списке был сам Владимир Александрович и еще три или четыре человека) и кто с другими руководителями союзных республик, – который был изъят после «путча» В. Степанковым и его сотрудниками в ходе их визита на Лубянку, кто-то из прокурорских начальников по указке с самого «верха» пытался вычленить из материалов следствия и уничтожить «за ненадобностью». На допросах в 20-м подъезде здания на Старой площади по данному эпизоду следователи трясли меня особенно рьяно, так как этот листочек, в отличие от других подлинных материалов ГКЧП, существовал всего лишь в единственном экземпляре…

Косвенно о проведенной с Б. Н. Ельциным беседе упоминает в своем интервью «Литературной газете» сам В. А. Крючков. Отвечая на вопрос Дмитрия Беловецкого «Мог ли Ельцин стать президентом СССР?», Крючков сказал: «Вы знаете, с ним был на эту тему разговор. Он улыбался при этом. Ему льстила такая мысль, и он, вполне возможно, вынашивал такую идею. Да… Но Ельцин был одержим властью. Он по своей природе не созидатель, а разрушитель. Это главное. Он ни перед чем не останавливался. Ельцин, мне кажется, в конце 1991 года понял, что ему не светит уже пост руководителя союзной державы, и решил идти по пути дальнейшего развала страны»[98]. Я с такой оценкой категорически не согласен, ибо Б. Ельцин в период с августа по декабрь 1991 года мог творить все, что ему заблагорассудится, как в самой России, так и в «ближнем зарубежье», и никто ему чинить при этом помехи был просто не в состоянии. Захотел бы сесть в президентское кресло Горбачева – сел бы запросто, и все при этом бы только улыбались и дружно аплодировали…

Однако вернемся к А. Н. Яковлеву. Избранная им линия политического поведения на ранних этапах перестройки, гласности и «нового политического мышления» была безупречной и практически неуязвимой для потенциальных критиков. Лозунги и требования «возврата к Ленину», призывы вроде «больше социализма», «решительный отказ от догматизма», «борьба с наследием тоталитарной эпохи» и пр. были органично инкорпорированы Яковлевым и его сторонниками в строгую, хорошо продуманную последовательность практических действий, конечной целью которых было, однако, достижение итогов совершенно иной политической направленности.

Начали, естественно, с ab ovo – c «политического завещания вождя». Раздули кампанию вокруг этого документа до таких размеров, что члены партии 45-й том ПСС В. И. Ленина до запятой перечитывали. Врали, конечно, при этом партийные историки нагло и беззастенчиво – и прежде всего начиная с того, что кратковременные всплески ума, проблески сознания тяжелобольного человека выдавали за «вершину» богатого ленинского наследия. Главное для них было то, что там наличествовали такие политически созвучные эпохе перестройки и весьма своевременные для текущего момента понятия, как новая экономическая политика (НЭП), стройные ряды кооператоров, реорганизации Рабкрина как органа народного контроля для обуздания бюрократии, борьба с великодержавным шовинизмом (русско-кавказским почему-то) и пр. Но главное, конечно, – это ленинская критика И. В. Сталина с его необъятной властью в партии и государстве и с его якобы очевидным стремлением узурпировать эту власть…

История с дневниковыми записями секретарей Ленина – это отдельный остросюжетный детектив. Фотиева дует в одну дуду, Володичева – в другую, а тут еще и Аллилуева, жена Сталина, тоже в команду ленинских секретарей затесалась, хотя ее позиция была вполне даже приличной и совершенно политически нейтральной, и никаких признаков злоупотребления семейственностью за ней, при всем остром желании некоторых, не числится.

Не знаю, правы ли авторы почти 700-страничного исследования по теме «завещания Ленина» из коллектива ученых МГУ в своем утверждении, что мы имеем здесь дело с особого рода фальсификатом исторического документа, но факт остается фактом – не менее года партия потратила на то, чтобы по результатам ожесточенных дискуссий признать: «Да, Сталин, и вправду такой-сякой был редиска, а Бухарин – это-таки да, голова у него не хуже, чем у самого Бриана». А Шатров-Маршак – тот вообще величайший драматург эпохи перестройки, и на поставленные по его пьесам спектакли члены партии просто обязаны ходить строем, под развернутыми знаменем и с песней «Смело, товарищи, в ногу». И ведь ходили-таки добровольно-принудительно за государственный счет по партийной разнарядке…

Далее начинается второе действие Марлезонского балета. В «Огоньке» или где-то еще появляется новый шедевр – устное послание Н. И. Бухарина нынешнему поколению руководителей партии (читай – М. С. Горбачеву), преданное гласности его вдовой А. М. Лариной. Примитивный спектакль, конечно, но пипл благополучно схавал это острое блюдо с богатой и разнообразной кухни А. Н. Яковлева.

Позднее, когда первая пыль вокруг этого «послания» уже спала, была проведена небольшая политическая операция (в чекистской терминологии – проверочное мероприятие). Ее суть заключалась в просьбе специально подосланного к А. Лариной «журналиста» повторить «послание Бухарина», которое она, по собственному публичному утверждению, дословно сохранила в своей памяти навсегда. Не получилось полной идентичности в пересказе ею этого