Зато вторая, сидевшая на земле, была темноволоса. Она сняла маленький чепчик и его лентами дразнила котят. Волосы она заплела в две косы, достигавшие талии. Платьице на ней было легкое, домашнее, перехваченное ярко-голубой лентой вместо кушака. Оно задралось, и Родька отлично видел ноги в белых чулках и белых же вышитых туфельках.

Вдруг темноволосая девица вскочила. И началось представление! Она пошла причудливой походкой, словно ступала ладонями по незримому полу, при этом вынося вперед плечи так, как ни одному человеку и на ум бы не взбрело. Вдруг Родька понял — она же изображает кошку, точно копируя движения лап! А когда девица, растопырив пальцы, замахнулась на подругу, он чуть не засмеялся — до того удачна была эта игра. Только блондинка смеяться не пожелала.

— Тебе чего надобно, кавалер? — вдруг крикнула Родьке из окна пожилая тетка.

Девица с голубым поясом повернулась — взглянуть на кавалера. Родька увидел личико — не совсем правильное, без румян и пудры, смугловатое, с тем разрезом и прищуром глаз, что выдает восточную кровь, с носиком чуть приплюснутым, но с длинной точеной шеей, не хуже, чем у мраморных богинь, с красиво очерченными губами. Словом, девица, не имея признаков классической красоты, могла пленять и, кажется, пленила…

Родька выскочил со двора, как ошпаренный.

Он вообразил, что могла она о нем подумать? Притащился какой-то среди лета — в епанче до пят, и таращится, как баран на новые ворота! Епанча непрозрачная, и руку, вместе с плечом взятую в лубки, под ней не разглядишь.

Теперь нужно было искать Новикова с Усовым, докладывать, что один из соглядатаев, сдается, крепостной госпожи Денисовой. И настаивать, чтобы розыск был продолжен! А еще — потолковать с доктором. Может, есть какой-то способ поскорее вылечить руку.

Так вышло, что Родька в семнадцать лет знал очень мало девиц — подруг своих младших сестер да болтливых кузин, которые в нем нежных чувств не вызывали. Он был готов влюбиться в прекрасное лицо, что явится на мгновение в окошке проезжающей кареты, в склоненный профиль на левой, женской, половине церкви во время богослужения, в поющий голос, летящий из открытого окна. А тут — ровесница, плясунья, живое личико, ножки в белых чулках, как устоять? Да никак.

Ноги несли его по столице, сами выбирая дорогу — голове было не до того. Там клубились образы будущих встреч, звучала музыка, вспыхивали фейерверки. Добрый человек вовремя ухватил Родьку за плечо — не то рухнуть бы ему посреди улицы под конские копыта.

Новикова на Второй Мещанской не оказалось. Усов, дождавшийся-таки пирожника с лотком и развлекающий его беседой, чтобы из-за его плеча наблюдать за домом, шепнул, что Новиков пошел к Михайлову. Родька понесся домой и, ворвавшись в комнату к больному, вмиг ошарашил его своей новостью.

— Госпожа Денисова? — переспросил Михайлов. — В Большой Миллионной?

— Да, да!

Менее всего Михайлов желал, чтобы ему напоминали про Александру. Менее всего — распутывать интриги, что она хладнокровно плетет для уловления доверчивых мужчин. Очевидно, предположил он, что эта суета как-то связана с повивальной бабкой. Но для чего ее лакею выслеживать эту бабку, капитан понять не мог. Препротивная заноза угнездилась в голове: а что, как она беременна? Вдруг он сам — виновник? Вот уж было бы некстати.

Их встречи случились до того, как «Мстиславсц» был отправлен в разведку. Он отдал швартовы пятого июня. И, выходит, коли это случилось, то именно теперь и обнаружилось.

К счастью, Новиков, рассуждения которого прервал обезумевший от восторга Родька, вернул Михайлова к майковским затеям.

— И остается предположить одно — Нерецкий не просто уехал по делам, а скрывается вместе с любовницей и на квартире своей не появляется. Отчего скрывается — догадаться можно: боится. А коли и любовницу прячет, значит, для страха есть основания нешуточные. Майков же полагает, что рано или поздно Нерецкий вернется на квартиру. Подумай — он устроил так, что на смену его человеку пришел другой, уверен, будет и третий, чтобы круглые сутки караулить беглеца. Чем же он Майкову насолил? — задал риторический вопрос Новиков.

— Мне это сильно не нравится, — отвечал Михайлов. — И сдастся, что в таком случае Нерецкий нужен нам самим. Я бы задал ему кое-какие вопросы.

— А как его изловить?

— Чертова нога… — Пока Новиков и Родька ходили к Усову, Михайлов пробовал ходить по комнате и даже по коридору. Трость оказалась удобная, надежная, но ощущения были пренеприятные. Затевать длительные пешие прогулки было рановато.

— Слушай, Новиков, у тебя пистолеты есть?

Родька, которого еще не выставили, насторожился.

— Есть, конечно. Добрые, тульского дела.

— Дай Усову. Обращаться с ними он уж точно умеет. Мало ли что?

— Умеет — да не сумеет.

— Как «не сумеет»? — удивился Родька.

Мужчины переглянулись. Они разом вспомнили собственную юность, когда казалось, что выпалить во врага очень даже легко.

— Ну, починить и зарядить пистолет он может, а в цель стрелять не обучен, — неуклюже извернулся Новиков. — Вот что, Алешка, я подумал. Лучше мне самому с Усовым там ночью побыть. Коли Нерецкий прячется, а для чего-то все же должен прийти, то явится он скорее всего ночью. Вдвоем мы уж как-нибудь справимся и уведем его.

— Далеко ли от того места Мойка? — вдруг спросил Михайлов.

— Да, пожалуй, недалеко.

— Ходить я споро еще не могу, но сидеть могу отменно! — воскликнул Михайлов. — Нужно нанять лодочника! Я буду ждать вас в лодке! До лодки уж как-нибудь доплетусь!

— Дотащу, — обещал Новиков.

— И я, и я! — заблажил Родька.

— Брысь под лавку, — преспокойно приказал Михайлов. — Еще вторую конечность мне поломай! Так что лодка нужна порядочная. Ищи с двумя гребцами.

— Коли что, сам сяду на весла, — кивнул Новиков.

— Понадобится — и сядешь.

— А без меня никак нельзя! Это ж я видел, кто вас в каюту на себе приволок! — вспомнил Родька. — Ну, возьмите! Я пригожусь! И у меня левая рука сломана, а пистолет, чай, в правой держат!

— Нет и нет, — ответили ему.

Расставшись с Корсаковым, Ероха стал думать горькую думу.

Он подвел человека, который единственный ему поверил. С одной стороны, это было ужасно, Змаевич уже ушел в плаванье, а с другой — теперь Ероха знал, куда и кому собственными руками отнес злополучное письмо.

Алексей Андреевич Ржевский был человеком в столице известным и с отменной репутацией. Успел послужить в лейб-гвардии, потом оставил военную стезю, где и без него молодцов хватало, а его светлый разум нуждался в ином употреблении. Кроме того, Ржевский был сочинителем.