– Я сделал то, что нужно было сделать, – произнес Маркус, не вдаваясь в объяснения. Он вдруг почувствовал, что у него свело скулы. Почему он должен перед ними оправдываться? За что? За то, что взялся опекать девочку, которой больше не к кому идти? За то, что не вышвырнул на улицу ребенка, который может быть с ним в родстве, а может и не быть, но который точно без него погибнет?

– В этом нет никаких сомнений, – примирительным тоном сказала Люсинда, словно почувствовав его раздражение. – Еще печенье?

– Вы уже съели пять штук, – сказала Лили, когда Роуз потянулась за очередным печеньем. Шестым по счету.

Роуз замерла с вытянутой, зависшей над блюдом рукой и смерила Лили взглядом, полным высокомерного недоумения. Не хватало только приподнятой брови. Самонадеянностью Роуз явно пошла в отца.

– Но я голодна, – с нажимом в голосе объявила девочка.

– В таком случае мы можем попросить миссис Партридж приготовить для вас что-нибудь горячее и сытное. Суп, например. Но питаться одним печеньем нельзя.

Роуз пожала плечами.

– Я раньше редко ела печенье. Мама обычно кормила меня тем, что приносила с собой.

– Откуда приносила? – спросила Лили и отодвинула блюдо с печеньем подальше от Роуз.

– Из паба. Она там работала. Пока мама была на работе, я оставалась с миссис Толливер, но у нее не было девочек моего возраста. Только мальчики. – По выражению лица Роуз легко было понять, что она думала о мальчиках вообще и сыновьях миссис Толливер в частности. Понятно теперь, почему она с такой радостью восприняла приглашение миссис Портер поиграть с ее дочерьми.

– И что твоя мама приносила домой?

И снова это небрежное пожатие плечами.

– Еду.

Роуз не отличалась разговорчивостью, это верно, но куда важнее то, что она сама, без всякого поощрения со стороны Лили начала говорить о том, как она жила до того, как попала сюда. Лили переживала за девочку. Она знала, как тяжело принять утрату одного из родителей. Сама Лили пережила смерть и отца, и матери. Но еще до того, как покинуть этот мир, мать отдалилась от нее и стала безразличной ко всему и всем.

Глядя на угасающую мать, Лили поклялась себе, что будет держаться за жизнь до последнего. Может, поэтому она не побрезговала работой в борделе. И тот же здоровый прагматизм подтолкнул ее к участию в создании агентства – собственного дела, которое сможет ее прокормить вне зависимости от того, как дальше сложится жизнь. Хотелось бы надеяться на то, что и небольшой, но богатый жизненный опыт Роуз, каким бы печальным он ни был, сделает ее сильнее.

– Мама всегда оставляла мне морковь в рагу. Я люблю морковь. И картошку. И рагу, – подумав, добавила Роуз.

– Я тоже все это люблю. Надо попросить миссис Партридж, чтобы она как-нибудь приготовила рагу. Как вы на это смотрите?

– М-м, – задумчиво промычала Роуз, потянувшись за печеньем.

Лили мягко, но твердо отодвинула руку девочки.

– Давайте сходим на кухню и посмотрим, найдется ли там что-нибудь из того, что вы любите, кроме печенья. А потом пойдем гулять. Ваш отец не вернется домой раньше ужина, как мне думается.

Роуз с энтузиазмом кивнула.

– Я люблю гулять.

«Прямо как твой отец», – подумала Лили и напомнила себе, что должна как можно чаще выходить с Роуз на свежий воздух. Девочка была худенькой и бледной, и, судя по тому, что Лили сегодня услышала, гуляла она редко.

Когда они вышли из дома, Лили взяла Роуз за руку. В другой руке девочка держала кусок еще теплого хлеба. Вот так, взявшись за руки, они пошли в маленький парк, куда, как предполагала Лили, Роуз уже ходила с герцогом. Небо было пасмурным, но без явных признаков надвигающегося дождя, и в воздухе чувствовалось свежее дыхание весны.

В парке было довольно много гувернанток с детьми. Многие гувернантки были одного с Лили возраста; они обменивались улыбками и приветливо кивали друг другу. Лили вдруг поймала себя на том, что ей нравится эта профессия. Она увидела себя со стороны и подумала, что могла бы найти себе подруг среди этих женщин в парке. И ей хорошо, и агентству польза.

– Герцог позволит мне жить с ним? – спросила Роуз. В ее голосе не было тревоги или страха, но сама постановка вопроса не на шутку встревожила Лили. Если Роуз об этом спросила, значит, в голове у нее бродят всякие мысли. Но откуда они взялись?

Лили даже испугалась силе своего негодования. Нет, он не посмеет! Кому как не ему знать, что чувствует ребенок, которого гонят с глаз долой за ненадобностью? Неужели он поступит так же со своей дочерью?

– Ваш отец не посвящает меня в свои планы, но мне кажется, он хотел бы узнать вас лучше. И он не стал бы нанимать для вас гувернантку, если бы планировал в ближайшее время с вами расстаться, не так ли?

– Может, и не стал бы. Но дочка той леди сказала, что всех удивляет, что я живу с ним в доме. И она спросила, сказал ли он мне, куда я потом поеду. Я ответила, что не сказал.

Слезы душили Лили. Пусть Господь покарает тех, кто в присутствии детей строит предположения относительно Роуз! Лили не думала, что девочка, с которой играла ее воспитанница, желала причинить ей боль или обидеть. Как бы там ни было, Роуз уже стала притчей во языцех в тех кругах, где вращается герцог. И да, герцог был прав: чем скорее он найдет себе достойную жену, тем быстрее прекратятся сплетни.

Самое главное – оградить Роуз от сплетен, способных перечеркнуть ее будущее. Ей придется часто напоминать себе об этом.

– Как прошел день, мисс Роуз? – Маркус кивнул лакею, и тот, сняв с супницы крышку, начал наливать Маркусу суп.

– Хорошо. – Роуз попусту слов не тратила, это точно.

Они ужинали в столовой, не самой большой, где мог бы поместиться чуть ли не весь Лондон, и не в самой маленькой, которая еще называлась комнатой для завтрака, а в средней. Непохоже, чтобы интерьер этой комнаты и ужасной розовой гостиной разрабатывал один и тот же человек, и, как говорится, слава богу. По крайней мере, здесь можно находиться, не испытывая отвращения ко всему окружающему. Стол из темного дерева, золотистые обои и темно-бордовые портьеры создавали ощущение уюта, даже несмотря на то, что помещение было довольно просторным. Маркус не дал развернуться Томпсону, который считал, что герцогу за столом должен прислуживать целый взвод лакеев, посчитав, что и двоих хватит за глаза. Дворецкий за столом не прислуживал, он лишь следил за тем, чтобы лакеи безукоризненно выполняли свою работу, и они знали, что от зоркого взгляда сурового дворецкого ни один промах не укроется.