— Это потому, что я живу, стараюсь понять мир. Да, я знаю, что бываю не прав. Но ты считаешь, что все понял. Дурак, выдумал себе светлую идею и топишь людей в крови за нее. И чем яснее становится, что идея твоя нереальна, тем больше крови ты готов пролить, чтобы сделать мир таким, каким он тебе привиделся.

— Ты тоже, — буркнул Павел.

— Нет, я каждый раз стараюсь идти по пути, который приведет к наименьшим жертвам. Это мой критерий выбора. Видишь ли, когда я перевалил через первую сотню трупов, я понял, что если не остановить этот маховик, то все мы просто захлебнемся в крови. Но я защищаю тот мир, в котором хочу жить, а вы нападаете на него.

— Мы тоже защищаем свой мир, — парировал Навел.

— Ничего вы не защищаете, — вспылил Алексей, — только разрушаете. Если хотите жить по-коммунистически, откупите земли, создайте свои колхозы, покажите, как хорошо жить у вас, как рентабельны ваши хозяйства.

— Так ведь не дадите колхозы-то… — хмыкнул Павел.

— Отчего же? — ухмыльнулся Алексей. — Дадим. Кстати, таких попыток даже в этом мире уже достаточно было. И Оуэн, и «Новая гармония»*. Если коммуны разваливались, то только из-за амбиций и лени коммунаров, а не из-за происков злобных буржуев. А если и сохранялись, то никогда не добивались особых успехов. Между прочим, в новую конституцию специально вставлен пункт о коллективных хозяйствах. Я настоял, чтобы выбить у вас почву из-под ног.

— Филькина грамота эта ваша буржуазная конституция, — процедил Павел.

* Эти попытки создать коммуны имели место и в нашем мире.

— Достал ты меня, — рыкнул Алексей. — Закончим на этом.

— Что, в расход? — грустно улыбнулся Павел.

— Нет, — покачал головой Алексей. — Много мне стоило трудов адмирала убедить, но мы строим правовое государство. Вас будут судить за мятеж.

— Если не повесите, — злобно произнес Павел, — я снова буду бороться с вами.

— Попробуй, — безразлично пожал плечами Алексей.

— Алексей, — голос Павла задрожал, — Ингу ты…

— Она освобождена. — Алексей отвернулся в сторону. — Она может уходить.

— Ты ее… — Павел задохнулся от ярости.

— Нет, это ты ее, — взорвался Алексей. — Это вы ее превратили в звереныша, в фанатика, это вы ее подставили под пули. Ненавижу.

Алексей с силой сжал кулаки, сдерживаясь, чтобы не избить Павла. Огромным усилием воли он удерживал вновь пытавшегося овладеть им зверя.

— Ты ее насиловал, гад?! – закричал Павел.

Его голос сорвался. Руки напряглись в бессильной попытке разорвать ремень, которым они были связаны. Алексей отошел к окну и проговорил, глядя в него:

— Ты бросил мне вызов, Павел. Ты хочешь лишить меня моего мира, того, во что я верю. Так готовься потерять все.

— Я тебя ненавижу, — с трудом выдохнул Павел. — Я тебя прикончу при первой возможности.

— Допускаю, — буркнул Алексей. — Но пока по законам военного времени я должен получить от тебя информацию о положении армии самопровозглашенного королевства Ингерманландия и о решениях королевской ставки.

— Держи карман шире! — хмыкнул Павел.

— Понятно. — Алексей встал, подошел к двери и крикнул: — Пеери.

В комнату вошел светловолосый мужчина в форме североросского майора. Мягко ступая, он подошел к Павлу и ласковым голосом произнес:

— Говорить будешь, сволочь?

Павел промолчал и тут же получил мощный удар в челюсть. Покатившись по полу, он выплюнул выбитый зуб. Попробовал приподняться и тут же получил мощный удар сапогом под ребра. «Так профессионально даже жандармы не били», — подумал Павел, корчась на полу. И тут он увидел Алексея. Генерал-майор стоял перед окном, заложив руки за спину, и меланхолично разглядывал улицу.

* * *

Алексей быстрыми шагами прошел по зданию Лужской городской управы. Капитан первого ранга, адъютант главнокомандующего Гюнтер Вайсберг отдал ему честь и открыл дверь президентского кабинета. Козырнув, Алексей прошел и отчеканил:

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство.

— Здравия желаю, — церемонно отдал честь адмирал.

Он дал знак подойти к разложенной на столе карте и произнес:

— Как ты знаешь, Макторг прорвал оборону противника под Приозерском и движется на Выборг. Но вот чего ты не знаешь, так это того, что Кронштадт высадил десанты в Петродворце и Териоки*, передовые части Юденича вышли к Гатчине, Дашевский форсировал Волхов и развивает наступление на Мгу, а Зигмунд окружен и потерял все основные войска. Он прислал мне телеграмму, в которой сообщает о готовности отречься от престола и отдать приказ о капитуляции войскам на двух условиях: мы должны гарантировать ему жизнь и позволить беспрепятственно выехать в Германию. Бежать ему уже некуда, все пути отрезаны. Маннергейм объявил о том, что выдаст ценности, которые Зигмунд собирался тайно вывезти через Финляндию.

* Териоки в нашем мире назывался Зеленогорск до вхождения этой территории в состав СССР. В этом мире, очевидно, власти не считали нужным переименовывать города в угоду политической конъюнктуре.

Алексей поднял глаза на патрона:

— Все? Победа?

— Ингрия вновь в составе Северороссии, а наша столица — Петербург! — торжественно заявил Оладьин. — Теперь мы пойдем дальше.

— Куда? — холодея, спросил Алексей.

— Исторически Северороссия включает Финляндию и Эстонию, — жестко произнес Оладьин. — Я намерен восстановить державу в этих границах.

— Но ведь независимость Эстонии и Финляндии гарантирована Британией, — произнес Алексей.

— Ну и что? — поднял брови адмирал. — Ссориться с нами британцы сейчас не станут. Они устали от войны и не поддержат кабинет, который снова начнет военные действия. Со временем факт аннексии забудется, а две эти земли навечно войдут в состав новой Северороссии. С военной точки зрения оккупация Эстонии и Финляндии — вопрос двух-трех месяцев.

— И вас не останавливает даже то, — склонил голову набок Алексей, — что Маннергейм поддержал нас в самые тяжелые для нас месяцы?

— Он поступил как подобает подданному Северороссии, — произнес Оладьин и тут же добавил под тяжелым взглядом Алексея: — Татищев, мораль и политика несовместимы.

— Тогда подумайте о политической целесообразности, — мгновенно возразил Алексей. — Война в этих странах окончена без малого год назад. Они стремительно возвращаются к мирной жизни. Состояние же нашей экономики плачевно. Когда мы вводили североросский рубль, он соответствовал трем десятым золотого царского рубля. Сейчас он соответствует пятнадцати десятитысячным. Я дал задание группе экономистов, бежавших из Петербурга, рассчитать программу перехода к мирной экономике, и они показали, что в первый год инфляция составит триста–четыреста процентов. В стране тотальная карточная система, а в некоторых районах голод. Народ обнищал. Я не буду вам говорить, что еще два-три месяца военного положения углубят экономический кризис неимоверно. Мы получим голодные бунты в тылу. Подумайте вот о чем: придя сейчас в Финляндию и Эстонию, мы не только отнимем государственную независимость, о которой они мечтали все последние десятилетия. Мы еще и окажемся для них оккупантами, принесшими разорение и голод в их земли. Заметьте, земли, которые уже начали подниматься после войны, ощутили достаток, поверили в грядущее процветание. И тогда вместо богатых провинций мы получим очаги сепаратизма.