То есть шхуны — это улучшенные каравеллы, надо же…

За дверью послышались голоса, вошел отец Дитрих в сопровождении массивного помощника, выше его на целую голову.

Я радостно улыбнулся ему и продолжал:

— Вот отец Дитрих подтвердит, что сам Господь повелел Ною построить ковчег в триста локтей в длину, пятьдесят в ширину и тридцать в вышину. А еще он указал, как с помощью переборок сделать его непотопляемым и не дать раздавить воде, ибо вода, знаете ли, давит… И вообще, дал весьма подробные и ценные указания, как и что. Если нужны инженерные подробности, отец Дитрих расскажет, он про потоп все знает, будто сам там был. Потом один мудрый ученый монах по имени Исаак Ньютон подсчитал, что объемное водоизмещение ковчега равнялось двадцати тысячам реестровых тонн… Ну да ладно, это я забрался куда-то в сторону, с мудрецами моего типа это сплошь и рядом, мы такие все из себя отвлекаемые, но вывод все равно ясен. Не так ли?

Они смотрели несколько обалдело, только Гамерлинг, то ли самый смелый, то ли обесстрашнившийся от прибавки к его имени приставки «сэр», спросил тупенько:

— Не… Другим ясно, конечно, они мудрые, а мне вот…

— Абисняю, — сказал я, — хотя в другое время бы за такое на кол, но сейчас мы с вами все инженеры, бить не буду. Господь нам сам лично подсказал, веля построить именно такой ковчег… что подсказал?

Он переспросил опасливо:

— Что… что подсказал?

— Что мы должны, — сказал я веско, — строить настоящие морские исполины!

Гамерлинг сказал торопливо:

— Да, ваша светлость, истинно!

— И морские, — сказал я, — и океанские.

Отец Дитрих смотрел на меня с глубоким сочувствием и покачивал головой.

Я жестом велел всем продолжать обсуждение, а сам подошел к великому инквизитору и сел рядом. В его глубоко посаженных глазах я увидел глубокую тревогу.

— Отец Дитрих? — сказал я вопросительным тоном.

Он тяжело вздохнул.

— А не сломишь спину, сын мой? У тебя столько начатых дел, а ты хватаешься за новое?

— Это как раз и есть самое старое, — сказал я с убеждением, какого давно не чувствовал. — Я издавна стремился на Юг. Но сперва, как дурак, думал там найти спасение, а теперь понимаю, что спасение мы должны, просто обязаны, принести туда!

Он посмотрел на меня в сомнении, в мудрых глазах инквизитора я снова увидел неясную тревогу.

— Я попросил Рим прислать нам еще священников, — произнес он со вздохом. — Меня просят вернуться в Зорр, там что-то началось недоброе, но… сын мой, ты такую гору стараешься поднять! Тебе одному не осилить.

— Знаю, — ответил я. — Но если надо? Вы же тоже разрываетесь между Геннегау и Тарасконом?

Он вздохнул.

— Еще и в Гандерсгейме нужно побывать, сын мой. Крещение варваров и приведение их в лоно Церкви — важнейшая задача. Ее бы выполнить, а твоя душа уже сражается на Юге?

— Хотя и уверяем на всех перекрестках, — сказал я, — что готовимся к борьбе с пиратами, но император, думаю, не такой дурак.

Он спросил негромко:

— А что, флот не для борьбы с пиратами?

— Для борьбы, — согласился я. — Но если побьем их… не «если», а когда побьем, то не пустим же все корабли на дно?

Он произнес еще тише:

— Может быть, не так уж и уверять всех? А то, когда слишком громко, и дурак поймет, что говорим неправду.

— Мы не кривим душой, — уточнил я, — пираты — первая задача, но император понимает, что меч куют не для того, чтобы держать в ножнах. А с таким флотом уже проще пересечь океан… Готовы ли там к такой неожиданности?

— Главное, — напомнил он, — готовы ли мы. Кроме огромного и сильного флота, сын мой, мы и сами должны быть чисты душами и помыслами, тогда дьявол будет бессилен нам повредить.

В зал вошел в сопровождении богато одетых вельмож низкорослый и невероятно широкий в плечах мужчина в рыцарских доспехах. Я перехватил гордый взгляд, у герцога Дюренгарда осанка и движения никому не дадут забыть, что он — знатнейшего рода.

Он приблизился, учтиво поклонился и застыл. Я поприветствовал его доброжелательно:

— Ваша светлость…

Он выпрямился и ответил, как эхо:

— Ваша светлость!

— Рад вас видеть в здравии, — сказал я. — Надеюсь, и ваш дед, благороднейший сэр Гаррет, чувствует себя… хорошо.

Отец Дитрих поднялся, благословил герцога и удалился, а герцог пристально смотрел мне в глаза.

— В ту первую нашу встречу, — произнес он чеканным голосом полководца, — он сказал после вашего ухода, что наш мир переменится. Я не поверил, но теперь скажу, мой дед снова прав, а я снова ошибался… Я счастлив, ваша светлость, что город Тараскон, который является моим владением… пусть и не в полной мере, стал центром внимания всего королевства!

Я кивнул.

— От рабочих слышал, вы оказываете всяческую помощь?

— Какая в моих силах, — ответил он. — Мне просто лестно, что это в моих родовых землях. Никогда еще в Сен-Мари не было флота! Теперь, верю, будет…

— Спасибо, ваша светлость, — сказал я. — Буду и дальше рассчитывать на ваше содействие. Жаль, не могу насладиться вашим обществом, вынужден прямо сейчас мчаться в столицу. Увы, у всех у нас обязанности!

— А у эрцгерцога, — произнес он со странной интонацией, — их больше, чем у кого-либо. Ваша светлость, я просто настаиваю, чтобы вы взяли мой эскорт! Нельзя лицу с высоким титулом появляться где-либо в одиночку. Это не просто умаление достоинства и, уж простите, может вызвать панику… Сэр Вильгельм! Берите знатнейших рыцарей и проводите сэра Ричарда, майордома Сен-Мари, маркграфа Гандерсгейма и эрцгерцога архипелага Рейнольдса… в Геннегау!

Распоряжался он властно и уверенно, ни секунды не сомневаясь, что поступает правильно, а я спорить ни в коей мере не стану.

Ко мне приблизился и преклонил колено красиво и пышно одетый молодой рыцарь.

— Вильгельм Вейтлинг, — представился он, — из рода Карагардов. Счастлив услужить вашей светлости.

Я наклонил голову, подумал и предупредил:

— Но я выступаю прямо сейчас! Как видите, я уже в походном.

Герцог бросил взгляд на сэра Вильгельма, тот бегом бросился к выходу. Герцог любезно проводил меня, а когда мы вышли во двор, сказочно разодетые в яркие праздничные цвета рыцари уже поспешно забирались в седла укрытых по самые глаза яркими попонами коней. Точнее, укрытых с головами, только для глаз и ушей оставлены отверстия, зато над лбом каждого красуется небольшой султанчик из крашеных перьев. Думаю, прицепили бы и большой, но тогда всадник не увидит, куда его повезет конь.

Мчались конным отрядом с развевающимися знаменами, что казалось мне нелепым совсем недолго, мол, руки заняты, но очень скоро понял, что даже у меня шелест трепещущего шелка вызывает некий странный подъем. Если знамя вот так трепещет над головой или просто рядом, то мы как бы сильнее, круче, бесстрашнее, а враг — слабее, мельче и противнее. И хотя у него тоже какие-то цветные тряпки на палках, даже расшитые золотом, но все равно мы лучше, с нами Бог, и как доказательство его присутствия — эти вот хлопающие по ветру полотнища…