– В «Новостях» пишут, что все живы. Но множество ушибов и синяков.

Джилл сама писала эту статью – после разговора с Томпсоном она зашла в полицейский участок и расспросила старшего инспектора, пригрозив тем, что статья все равно будет написана, но только от его общительности будет зависеть, упомянет она в ней невежливость полисмена и потерянную шляпку, или же умолчит. Она было сделала шаг назад, посчитав, что обсуждение знакомой ей до последней запятой статьи вряд ли заинтересует Томпсона, как застыла снова.

– Ну, вот и начинается, – сказал Жак. – Выступления, страхи, толпы, паника… Хаос.

– Хаос – это хорошо. – Мистер Шварц снова зашелестел страницами. – Это очень хорошо, Жак.

– Почему?

– Я способствовал тому, чтобы возник этот остров Науки, Жак, предполагая его неким уравновешивающим центром. Оплотом порядка в океане хаоса. Ты же знаешь, что не просто так здесь собраны лучшие умы… Но, рано или поздно, в любом средоточии порядка, стабильности – если не сказать «стагнации», – возникает очаг хаоса. То, что произошло вчера – естественный ход событий. И как раз вовремя, надо сказать.

– Я так глубоко, как ты, не смотрю. Не способен. Все, что я вижу – так это мешающие делу демонстрации. Как бы к двадцать третьему не устроили что похуже, например, ангар в осаду не взяли.

– А они и устроят. Это провокация, Жак, и если ты думаешь, что эти люди вчера, у здания Совета, пришли по собственной инициативе, то ты заблуждаешься.

– Так почему ты это допустил?

– Несмотря на то, что ты обо мне знаешь, я не всесилен. Иначе добился бы своего, просто шевельнув пальцем. И к тому же, как я уже сказал – хаос неизбежен и даже является частью плана.

– Ну, тебе виднее. О, смотри, тут есть статья об электро-моторе некоего голландца, пишут, что он лучше нашего…

Тут разговор ушел в технические дебри и Джилл на цыпочках отошла от двери. Вместо того, чтобы подняться наверх, к Адаму – хоть сердце и рвалось туда, трепыхаясь в груди, – она пошла дальше по коридору, свернула налево, и вошла в одну из лабораторий. Но поняла, что ошиблась – окна этой комнаты выходили во внутренний двор. А Томпсон дал четкие указания – искать помещение без окон. Что находится в остальных, он уже имел представление, хоть и смутное – по его выражению, «две недели просидел на крышах с биноклем, как та горгулья». А вот нечто в центре здания, скрытое от посторонних глаз, как раз и являлось «святая святых» Шварца. Джилл вернулась в коридор, и снова пошла вперед, чуть касаясь рукой стены – свет она, по понятным причинам зажигать не стала, и ей пришлось идти медленно, внимательно смотря под ноги. Через несколько минут она снова ощутила то самое чувство, что настигло ее в кладовой, когда ее там закрыл Жак – будто дом жил своей жизнью. Дышал, кряхтел, как древний старик. Ей вспомнилась сказка, в которой (остальные сюжетные перипетии расплывались в памяти, но этот момент она помнила хорошо) в старинном доме, где жил злодей, каждая дверь имела голос. Жена злодея, кажется, не послушавшись его, открыла запретный замок… и тут же дверь завопила: «Хозяин! Она здесь!». Что-то подобное страшило Джилл сейчас – не то чтобы она опасалась именно говорящих дверей, но каждая сухая половица, любая хрустальная подвеска на светильнике могла создать шум, который многократно усилит эхо. В начале ее «путешествия» по дому девушка еще надеялась, что в одной из лабораторий будет работать какое-нибудь громкое устройство, заглушающее ее шаги; но, к сожалению, вокруг стояла тишина.

Джилл увидела спуск вниз, и небольшую дверцу полуподвала. «Почему бы и нет? – подумалось ей. – Где еще можно хранить секреты?». Она спустилась и подергала ручку двери. Та, к ее удивлению, поддалась. Внутри было совсем темно, и Джилл протянула руку и заскользила пальцами по стене, в поисках выключателя. Если закрыть за собой дверь, свет не будет заметен. Послышался щелчок, будто кто-то взвел курок, и спуск вниз озарился ярким электрическим светом.

Несколько ступеней Джилл преодолела нерешительно, но потом осмелела. Еще одна дверь внизу также оказалась незапертой. Она не скрипела, когда Джилл, упершись в массивную сталь плечом, открыла ее настежь. Ее глазам предстало какое-то большое помещение, освещенное лишь полосой света, падающего из проема двери. Тратить время, чтобы нащупывать выключатель и здесь, Джилл не стала. Она прекрасно видела расставленные тут и там хирургические столы. С потолка свисали какие-то шланги. Прямо перед ней, на небольшом постаменте, высилось нечто странное: словно бы гигантское стеклянное яйцо, внутри которого масляно поблескивала неизвестная жидкость. Джилл подошла к сосуду, протянув руку, коснулась пальцами стекла. Холодное. Ей показалось, что внутри темнеет что-то, и она приблизилась вплотную, так близко, что от тепла ее дыхания поверхность сосуда запотела; внутри и впрямь что-то двигалось, ей не показалось. Некий сгусток. Он опускался и поднимался, ненамного, как будто рыба в воде. Вдруг нечто резким движением метнулось к самой стенке сосуда. Джилл задохнулась, кричать она не могла – звук будто застрял в горле. На нее из темно-желтой жидкости смотрело лицо. Белесое, лишь отдаленно напоминающее человека, будто вылепленное из мятой бумаги. Глаза его были закрыты, а вот рот с безвольно подрагивающими губами то открывался, то закрывался. Ужас, накативший на девушку, был столь силен, что даже обморок отступил. То, что она увидела, было куда страшнее, чем мышь в углу или капелька крови.

Чья-то рука плотно прикрыла ей рот, другая подхватила под руку.

– Тихо, – услышала Джилл голос Адама у себя над ухом. – Уходим, быстро.

Джилл попятилась, не в силах оторвать взгляд от лица перед собой. Нечто уперлось ладонями в стекло, словно собираясь выдавить его. Белоснежные ладони его смотрелись отчего-то жутко, и пугали даже больше самого лица. Дальнейшее Джилл представлялось странным калейдоскопом: перед ней мелькнула стальная дверь, озабоченное лицо Адама с плотно сжатыми губами, темный коридор и, наконец, солнечный свет, разбивающийся во множестве зеркал и падающий на сочную листву окруживших ее растений.

«Мы в оранжерее», – поняла девушка.

– Джилл, послушай. – Потемневшие глаза Адама то удалялись, то приближались. Он встряхнул ее и легонько хлопнул по щеке. – Это очень важно, соберись, пожалуйста.

Джилл кивнула.

– Это может скверно кончиться… Ты никому не должна рассказывать о том, что увидела здесь. Понимаешь?

Цепляясь за то первое, что пришло ей на ум, Джилл пролепетала заготовленную фразу:

– Я заблудилась, дом такой большой, свернула не туда, наверное…

– Если ты хоть одной живой душе скажешь, что видела тут, твоя жизнь… тебе будет угрожать страшная опасность. Лучше тебе не приходить сюда больше. И… – Адам порывисто вздохнул. – Забыть меня.

– Я не могу. – Девушка уткнулась носом в грудь Адама и заплакала. Он погладил ее по спине. От пережитого и еще от густого, влажного и насыщенного сладким запахом цветов воздуха у нее кружилась голова.

– Я знаю… и от этого только тяжелее. Постарайся. Скоро все кончится. И ты должна пообещать мне, что никому не скажешь о том, что видела в подвале. Обещаешь?