— Кто это? — спросила она в домофон.

— Это я, — произнес знакомый голос.

Было одиннадцать часов.

— Что ты здесь делаешь, Джон?

— Я принес тебе ужин. Ты ведь наверняка ничего не ела.Можно я поднимусь и накормлю тебя?

Фиона не знала, смеяться ей или плакать. Она нажала накнопку и пошла открывать входную дверь. Джон стоял на пороге с пакетом, внутрикоторого угадывалась коробка с едой.

— Тебе не надо было этого делать, — холоднопроизнесла Фиона, стараясь выглядеть строгой. Ее тон не произвел на Джонавпечатления. Это редакторы в ее журнале дрожали от ее ледяного тона. Фионавзяла пакет и отнесла его на кухню. В коробке оказались профитроли от«Вольтера». Она повернулась к Джону уже с улыбкой. — Чем-то напоминаетпоздний визит наркодилера. Похоже, ты принес мне дозу?

— Я подумал, что тебе нужна энергия, калории и всетакое.

Это было очень мило с его стороны, но Фиона не собираласьтаять от благодарности. Профитроли. Цветы. Ленч. Все это походило на попыткуснова завоевать ее. Джон словно выполнял какую-то миссию или задание. Но Фионане собиралась становиться его призом.

— Хочешь немного? — спросила Фиона, выкладываяпрофитроли на тарелку. Несмотря на всю свою решимость, она не могла устоять.Фиона села за стол и принялась поглощать угощение, Джон сел рядом с ней. Емудаже удалось зацепить одну профитроль.

Я не хочу снова связываться с тобой, Джон, — честносказала Фиона, покончив с десертом. — Один раз ты уже разбил мне сердце.Этого достаточно. Я ясно объясняю ситуацию? Джон выглядел так, словно толькочто получил пощечину.

— Вполне. Я почему-то веду себя как полный идиот, кактолько оказываюсь рядом с тобой, Фиона.

Это было еще мягко сказано. Когда он бросил ее, то вел себяхуже, чем идиот.

— Я стараюсь держаться от тебя подальше, надеюсь, тыэто заметил, Джон Андерсон? Так будет лучше для нас обоих.

— Не уверен в этом, — честно ответил Джон. Онивсегда были честны друг с другом, и Фиона очень ценила это в ихотношениях. — Может быть, нам лучше общаться побольше, чтобы пережить этокак-то… постепенно.

Фиона покачала головой. Верхняя губа ее была вымазанашоколадом, и это рассмешило Джона. Как ему хотелось слизать с ее губы этотсладкий след!

— Мы уже пережили это, Джон. Пережили за прошедший год.И пусть все остается как есть. Так будет лучше для нас обоих. Не стоит сновапортить друг другу жизнь. Мы уже сделали это однажды. Мы попробовали, и у насне получилось.

— А что, если на этот раз получится? — спросилДжон, надеясь убедить Фиону и в то же время пугаясь собственных слов.

— А если нет? Мы и так сделали друг другу больно.Слишком больно.

Это было как твердое решение Фионы не заводить собак. Она нехотела ни к кому привязываться. И она больше не хотела впускать в свою жизньДжона Андерсона. То есть она, конечно, хотела бы быть с ним, но не хотела вновьиспытать связанную с этим боль, опять иметь проблемы с его дочерьми, егоэкономкой, его собакой. Но Фиона не стала ничего этого говорить Джону.

— К тому же твои дочери опять начнут сходить с ума…

— Они стали за это время старше. Да и я больше непозволю им. Миссис Вестерман уехала в Северную Дакоту. Хилари и Кортни такзлились на нас во многом из-за ее влияния. А уж Фифи я как-нибудь усмирю.Кстати, как твои лодыжки? Надеюсь, не осталось шрамов?

Фиона рассмеялась в ответ.

— Эта собака — настоящий маленький чертик.

— Да уж, странно, что Мефистофель превращался в пуделя,а не в пекинеса, — сказал Джон, и они с Фионой рассмеялись. — Но Фифиживет сейчас с Хилари в Брауне. В этом университете разрешают держать животныхв общежитии. Может быть, эта собачка станет образованнее и остепенится?

— Хочешь выпить? — предложила вдруг Фиона.

Джон посмотрел на нее смущенно. Он все-таки снова вторгся вее мир. И отлично сознавал это. Но Джон не собирался упускать возможностьпобыть рядом с Фионой Монаган, раз уж ему случилось быть в Париже.

— Я мешаю тебе работать? — спросил он. — Сбилвесь твой график?

— Да, но раз ты уже все равно помешал… Я слишком усталасегодня. Да и профитроли действуют на меня расслабляюще. Так что, если хочешьпортвейна…

Фиона помнила, что Джон очень любит портвейн, но на этот разон выбрал бокал белого вина. Того же, которое налила себе Фиона.

Они устроились в небольшой гостиной. Джон разжег огонь вкамине. Они снова говорили о книге Фионы, о работе Джона, о новой квартире,которую он хочет купить в Нью-Йорке, они переходили от одной темы к другой, иобоим нравилось обсуждать все это друг с другом, от этого разговора становилосьтепло на душе. Джон как раз рассказывал об одном доме на мысе Код, в который онвлюбился с первого взгляда, когда Фиона наклонилась над столом, чтобы налитьему еще вина. Протянув руку, он коснулся ее лица.

— Я люблю тебя, Фиона, — прошептал он, глядя в еепрекрасные глаза, в которых плясали сейчас отблески огня в камине. В джинсах истаром свитере, с растрепавшейся косой она казалась еще прекраснее, чем влучших своих нарядах, в которых помнил ее Джон.

— Я тоже люблю тебя, — прошептала Фиона. — Ноэто не имеет больше никакого значения.

Их время прошло. Но как раз в тот момент, когда Фионаподумала об этом, Джон поцеловал ее и привлек к себе, и, прежде чем ей пришло вголову что-то возразить, она уже ответила на его горячий поцелуй, забыв обовсем на свете. Фиона делала именно то, что запретила себе делать. Но сейчас обаони забыли обо всем, отдавшись во власть сжигавшей их страсти друг к другу,пытаясь утолить голод, уже больше года сжигавший их тела и их сердца. Фиона непомнила, как они оказались в постели. Страсть их была такой ненасытной, чтолишь через несколько часов они остановились, чтобы перевести дыхание.

— Это была ужасная идея, — прошептала Фиона, лежана плече Джона, и закрыла глаза.

Джон счастливо улыбнулся.

— Нет, дорогая моя, — возразил он уже не слышавшейего Фионе. — Это — лучшая идея, которая могла прийти в наши головы.

Проснувшись утром, Фиона, не открывая глаз, попыталасьубедить себя, что все вчерашнее было сном. Но, решившись все же поднять веки,она увидела перед собой Джона.

— О боже! — вырвалось у Фионы.

Джон уже не спал. Он лежал, крепко обняв ее. И вид у негобыл самый довольный.

— Я не могу поверить в то, что мы это сделали, —убитым тоном произнесла Фиона. — Мы, должно быть, сошли с ума.

А я рад, что это произошло, — Джон перевернулся на бок,чтобы лучше видеть лицо Фионы. — Бросить тебя — это была самая большаяглупость из всех, что я совершил в своей жизни. И весь этот год я мечтал толькооб одном: чтобы судьба подарила нам второй шанс. Я не смел надеяться, что этовозможно. Иначе я нашел бы тебя гораздо раньше. Я думал, ты ненавидишь меня. Тыимела полное право меня возненавидеть. Странно, что этого не случилось. И ярешил, что я должен справиться со своей тоской и отчаянием и идти дальше, какбы сильно я ни продолжал тебя любить. Но когда я увидел тебя в «Гули» вНью-Йорке, я понял, что не могу больше без тебя жить. Мне необходимо хотя быпросто видеть тебя и разговаривать с тобой. С того вечера в Нью-Йорке я не могдумать ни о ком и ни о чем другом.