На следующий день, после триумфального въезда в Вавилон, Александр занялся неотложными делами. Было произведено что-то вроде ревизии: «он осматривал имущество Дария и денежные запасы» (Курций Руф) – значит, точно накануне не пил, такие ответственные дела с похмелья не делаются. А дальше вставал вопрос – как обеспечить управление новыми завоеванными территориями. Бытует мнение, что делам управления Александр уделял недостаточно внимания, – но это не так, он прекрасно понимал, что от происходящего в тылу зависит и его судьба, и судьба македонской армии. Поэтому он старался быть в курсе всего, что происходило в его обширных владениях, и строго спрашивал, если что-то его не устраивало. Наглядный пример – история с сирийским наместником: «Сатрапом Сирии он сделал Асклепиодора, сына Эвника, вместо Ариммы, который, по его мнению, слишком вяло занимался приготовлением всего, что было приказано ему приготовить для войска, направляющегося в глубь страны» (Арриан). Царь разгильдяйства и безответственности не терпел, так как считал, что высокая должность обязывает человека на своем посту трудиться, а не заниматься праздным времяпрепровождением, используя свое служебное положение. В таких случаях он был беспощаден, и с этим мы в дальнейшем столкнемся. Но были и исключения из правил, и эти исключения назывались – его друзья детства.

Даже как-то странно в этом человеке, залившем кровью половину Ойкумены, видеть столь наивную привязанность к своим друзьям. Он был готов прощать им многое, даже предательство. А это говорит о том, что в душе он чувствовал себя одиноким и боялся остаться таким и в жизни. С другой стороны, будучи большим поклонником Гомера, примеры верной и бескорыстной дружбы царь черпал из «Илиады», только у Гомера не было того, как вести себя в случае предательства друзей, и впервые столкнувшись с этим, Александр пребывал в некоторой растерянности. История друга детства Гарпала служит тому ярким подтверждением. Будучи в молодости действительно преданным Александру, он отправился из-за него в изгнание и вернулся лишь после смерти Филиппа. Поскольку по состоянию здоровья для военной службы Гарпал не годился, то и был назначен царским казначеем, где и отличился. Накануне битвы при Иссе, прихватив из казны своего друга и повелителя круглую сумму, он удрал в Грецию. Ну и что же царь – впал в гнев, рвал и метал, требовал головы предателя? Вовсе нет: «Александр убедил его вернуться, поклявшись, что за это бегство он умален не будет. Так и оказалось; Александр опять назначил Гарпала казначеем» (Арриан). И как оказалось зря, но к этому мы еще вернемся. А его отношение к прежним друзьям со временем тоже будет меняться – то, что ему будет только казаться предательством, а в дальнейшем и критика, направленная как против него лично, а также против проводимой им политики, будет караться беспощадно. Да и человеческая жизнь для него уже практически ничего не значила, и он мог запросто принести ее в жертву ради удовлетворения своего тщеславия. Плутарх приводит показательный случай о том, как одного мальчика по приказу царя обмазали нефтью и подожгли – Македонцу очень хотелось увидеть, как горит в огне человеческое тело. «Как только мальчика обмазали нефтью и огонь коснулся его, яркое пламя охватило его с головы до пят, что привело Александра в крайнее смятение и страх. Не случись там, по счастью, нескольких прислужников, державших в руках сосуды с водой, предназначенной для омовения, остановить пламя не удалось бы вовсе, но даже и эти прислужники лишь с большим трудом потушили огонь на теле мальчика, который после этого находился в очень тяжелом состоянии». Но пока это только единичный случай, но как знать, что будет в дальнейшем? И тут возникает новый вопрос, над которым задумывались античные авторы – в какой степени Восток и Вавилон, в частности, повлияли на личность завоевателя и перемену в его характере.

Не буду перечислять все, что написано по этому аспекту проблемы, выскажу здесь только свое мнение, и оно никоим образом не претендует на истину в последней инстанции. Мне кажется, что никаких изменений с царем не происходило, просто по мере своих успехов и достижений он в большей степени становился самим собой. То, что было в нем заложено с самого раннего детства, стало проступать все отчетливей, по мере того как он уходил все дальше на Восток. Он с детства знал, что ведет свою родословную от полубогов и героев и, являясь при этом наследником трона, рано осознал свою исключительность. А это, в свою очередь, сильно поощрялось его матерью, царицей Олимпиадой. Всегда надо помнить, что его мать, молосская царевна, к ценностям Эллады, которые проникали в Македонию, имела самое отдаленное отношение, зато с детства внушала ему принцип божественности царской власти, который пришел из древних, легендарных времен. Его предок по линии матери – величайший герой Греции Ахиллес, царь мирмидонцев, стал для Александра примером для подражания на всю жизнь. А затем было чтение «Илиады», и яркие образы древних базилевсов, могучих царей и великих воинов, обладавших неограниченной властью, произвели на него неизгладимое впечатление. И все это в совокупности создало у него свое представление о том, какая должна быть царская власть. Только вот в Македонии все было иначе, там царь «первый среди равных». Да и занятия с Аристотелем несколько остудили его пыл, но все это никуда не ушло, а просто затаилось в глубине его души и ожидало своего часа. И час пробил, когда он пришел на Восток. Чем дальше он шел в глубины Азии, тем больше он отходил от тех норм, которые проповедовали просвещенные эллины. А он не был эллином, он даже македонцем был только наполовину, ведь в его жилах текла и древняя кровь молосских царей. Как я уже отмечал, именно после битвы при Иссе Александр впервые столкнулся с отношением к царской власти на Востоке, и это в какой-то степени его поразило. Это было именно то, что, на его взгляд, соответствовало образу настоящего царя. Но время четко обозначить свои взгляды на данную проблему еще не пришло, и он лишь понемногу и постепенно начал что-то изменять в своем укладе. А вот в Вавилоне – уже другое дело, он туда вступил не только как царь Македонии и сын бога Амона, но и как Царь царей, владыка Азии, победивший силой оружия прежнего царя. И что самое главное, новые подданные его признали и стали относиться к нему так же, как относились к прежнему царю. А это в корне все меняло. Он действительно становился тем, кем мечтал быть, для большинства своих подданных он настоящий земной бог и всемогущий владыка, и почести ему оказываются соответствующие. Восток свое дело сделал, и Александр в итоге стал тем, кем и был изначально по своему складу характера и взглядам на окружающий мир. Но из этого вытекала другая проблема – а как к этому отнесутся те, кто помог ему этой неограниченной власти достигнуть, потому что нельзя совместить несовместимое – для одних ты живое воплощение бога, а для других – «первый среди равных»?

* * *

А пока царю надо было решить вопрос, как организовать управление новыми территориями. И здесь он решил воспользоваться своей египетской практикой, благо аристократия Вавилона встретила его благожелательно. Опыт – великая вещь, и Александр вновь не стал сосредотачивать всю власть в провинции в одних руках, предоставив административные дела местной элите, а командование над войсками оставив за македонцами. «Сатрапом Вавилона он поставил Мазея; начальство над войском, оставленным Мазею, поручил Аполлодору из Амфиполя, а сбор податей – Асклепиодору, сыну Филона. Сатрапом в Армению он отправил Мифрена, который сдал ему в Сардах акрополь» (Арриан). И здесь Великий Македонец верен своим идеям: привязать к себе местную элиту, связать их судьбы с его новой державой, заставить их служить ему так же, как они служили Дарию – вот те принципы, которые он закладывает в основание своей империи. И надо сказать, что закладывает успешно, ибо те, кто недавно бился с ним на полях сражений, явно не ожидали такого к себе отношения со стороны победителя. Но есть и другая сторона медали и заключается она в том, что представители старой македонской знати начинают с неодобрением смотреть на деятельность своего царя. Для них персы – это побежденные, которым не место за столом победителей, а царь – первый среди равных, и не более того. И рассуждения о божественной сущности Александра тоже не для них, ибо многие воевали еще вместе с его отцом и знали своего вождя с рождения. Но их царь сам уже уверовал, что он сын бога, а свою политику по созданию империи считает единственно правильной, и потому столкновение интересов не за горами. Пока взаимная неприязнь только копится, она незаметна, но со временем она достигнет высшей точки и прорвется наружу, выплеснувшись потоками крови. Но это будет не скоро, а пока царь трудится не покладая рук, возводя и укрепляя здание своей империи. Следующие шаги царя в точности повторяют его действия и в Иерусалиме, и в Египте – он налаживает отношения со служителями религиозных культов, на которые так богат Вавилон. «Александр, вступив в Вавилон, приказал вавилонянам восстановить храмы, которые Ксеркс велел разрушить, в том числе и храм Бела, бога, особенно чтимого вавилонянами» (Арриан). Это уже не редкие попытки, как в начале кампании, привлечь религию побежденных себе на службу, это целенаправленная государственная политика. Причем политика, принявшая большой размах, по мере увеличения территории империи. И ведет себя Александр так же, как в Иудее и Египте, – демонстрирует почтение к местным богам и уважение к служителям культа; а те, соответственно, платят ему взаимностью. «В Вавилоне встречался он, конечно, с халдеями, выполнил все пожелания халдеев относительно вавилонских храмов и принес, между прочим, жертву Белу по их указаниям» (Арриан). Все как обычно, и раз система работает, зачем что-то в ней менять? Но помимо гражданских забот, Александру надо было заниматься и военными делами, и одним из важнейших была реорганизация армии.