— Милая Верочка, — усмехнулся я. — Отчего ты решила, что это связано с нами?

— Как так? — изумилась она. — Он ненароком обмолвился, что наподдал моему журналисту, и я…

— Ладно, — остановил я ее, — оставим это. Как-нибудь потом, если захочешь, побеседуем подробно. При встрече. А сейчас у меня к тебе дело — и очень важное. Век буду помнить, если поможешь.

— Ну вот, — подтрунила она со смешком, — дело. А я думала, что забыть меня не можешь. И жаждешь увидеться.

— И это тоже, — смешался я. — Но… потом. Обязательно. Как только разделаюсь с делами.

— И в моих силах помочь тебе с ними разделаться?

— Надеюсь.

— Тогда не подбирайся, как лис. — Она опять хохотнула. — Я слушаю тебя внимательно.

Я немного поколебался и решился: к черту всякие хитроумные увертки, будь что будет.

— Понимаешь, мне очень нужно найти вайсмановскую вдову. Похоже, коллеги твоего мужа ее куда-то запрятали.

— Ах, вот что. Опять, значит, ищешь женщину. Как говорят наши братья-французы: шерше ля фам, да?

— Верочка, дорогая, поверь, дело нешуточное. Вопрос, можно сказать, о жизни или смерти. Не могу сейчас объяснить. Но надо вызволять человека, пока не грянула беда. Большая беда, понимаешь?

Она приумолкла. Потом призналась, посерьезнев:

— Если честно — не очень. Но раз ты говоришь… — Снова последовала пауза, затем она произнесла, на октаву понизив голос: — И кажется, я догадываюсь, что тебе нужно.

— Верочка! — воскликнул я.

— Да, представь себе. Мой балбес меня держит за дурочку. Видишь ли, его отрядили сопровождать какого-то важного гостя. Мол, поохотиться надумали. Я ничего в этих охотах не понимаю. Может, и вправду сейчас какой-то особый сезон охоты на дичь. Только мне подозрительным показалось. Все перезванивались, о чем-то шушукались. Туману напустили — будто не охота, а война какая-то.

— Верочка! — повторил я. — О чем ты? Теперь уж я ничего не понимаю.

— Говорю же тебе: мой Курлясов уже три дня как отбыл на охоту. Вчера вот звонил. Что-то плел про удачный отстрел чего-то там — не знаю чего. И предупредил, что, возможно, будет отсутствовать еще дней десять.

Я почувствовал, как у меня свело горло, и едва выдавил:

— И ты знаешь?.. Ты знаешь, где… где они охотятся?

— Знаю, — подтвердила она и добавила, веселясь: — Я все-все знаю.

— Прости, мне очень неудобно… — Мне действительно сделалось неловко: как-никак выспрашиваю о секретах мужа. Кажется, даже уголовный кодекс не требует от жены вредоносных показаний против супруга. Я вздохнул и договорил: — Ему это может очень не понравиться.

— Я тебе уже объясняла, — засмеялась она, — что по-настоящему неудобно, помнишь? А Курлясов мой… Да пошел он к черту! За ним должок, и если я немного помогу тебе хоть что-то взыскать с него, буду только рада.

— И?..

— Значит, так. Есть у них охотничий домик. Оттуда он и звонил. Это недалеко от нашей дачи в Раменском. Как-то мы проезжали мимо, и он мне показал.

— И ты помнишь дорогу?

— Ха-ха, у меня глаз-ватерпас. Раз увижу, вслепую найду. Так что бери карандаш и рисуй. Ну, значит, не доезжая до Раменского, где-то на тридцать восьмом километре, увидишь щит с указателем: совхоз — не помню какой. Да не важно. В общем, повернешь направо к этому совхозу и езжай до развилки. Прямо будет деревенька. Ее нужно объехать околицей — как бы в тыл зайти. И справа увидишь их охотничье подполье. За белой оградой — домик. Он стоит в стороне, прижатый к лесу. Не спутаешь: вокруг больше нет никаких других строений.

— Верочка, ты золото! — провозгласил я, искренне умиленный.

— Знаю. — Она хихикнула. — И не самоварное. Как некоторые — вроде этой твоей куклы. У тебя с ней, надеюсь, несерьезно?

Разговор круто повернул и вышел, похоже, на скользкую тропу женского злословия. Я ухмыльнулся. Джинн сделал свое доброе дело, теперь очередь за джинной. Что ж, подумал я, примем с благодарностью порцию дегтя — она заслужила право немного потешить свое природное естество.

— Считаешь, это я от бабьей вредности, да? — расшифровала Вера мое молчание. — И давно ты ее знаешь?

— Кого? — протянул я с напускным недоумением.

— Не притворяйся. Мы оба знаем, о чем речь. Или о ком. Не знаю, что правильней. То, что я слышала от Тамары…

— Может, не надо? — спросил я безмятежно.

— Я ведь от чистого сердца. Хочется тебя предупредить. К таким нельзя прикипать, опасно очень. Будь осторожен, касатик.

— Любопытно, — сыронизировал я. — Направляя меня в охотничий домик, ты забыла меня предостеречь, а тут…

— И там будь поосторожней, — сказала она всерьез. — Только здесь будет поопасней, милый, поверь. — Я рассмеялся. Но от того, что последовало дальше, враз поперхнулся и напрягся. — Поверь, касатик, — повторила Вера. — Хахаль ее пострашнее моего дурака. Тамара от него наплакалась, пока не ушла.

— Тамара? — бесчувственным эхом отозвался я.

— Согласна, она тоже не ангел. Они очень похожи, эти подружки. И нравом, и повадками, и принципами. Только Тамара, наверное, немножко поблагороднее. По крайней мере, к мужу подруги в постель не залезет.

— Черт! — возопил я. — Что ты говоришь, Вера?

— Я знаю, что я говорю. С того между ними и пробежала черная кошка. Когда она застала их. Конечно, ей, Тамаре, этот битюг уже давно был поперек горла. Плевать она на него хотела. Только ведь есть еще и самолюбие. Представляешь, что она почувствовала: самая близкая подруга — и такую свинью подложила.

— Свинью? — бессмысленно пробормотал я.

— Ох, неужели я тебя расстроила? Милый, никак у тебя?.. Ну нет, ты человек с головой. Никогда не поверю, что не разобрался сам. Не позволяй, касатик, такой стерве запускать в тебя коготки. Ведь с мясом выдернет. Да ты не слушаешь, что ли?

Больше я уже действительно не мог слушать — и слышать. Удалось ли мне более или менее деликатно завершить разговор, не помню. Кажется, на миг я все же собрался, как-то неловко закруглил тему и даже, спохватившись, вытащил из себя слова благодарности. Потом пробурчал, что кто-то рвется в дверь, извинился, обещал позвонить в самое ближайшее время и отключился.

Был ли я шокирован? Или потрясен? Нет, наверное. Скорее растерян и немного подавлен. Во мне шевелились какие-то смутные сомнения — чем они вызваны, я и сам не понимал. Оправившись от неожиданности, я не мог не признать, что в откровениях Веры не содержалось ничего из ряда вон выходящего. Ну, заглянул я в некоторые интимные подробности жизни Натальи. И что? Или я полагал, что она непорочна, как Дева Мария? У каждого из нас имеется много чего за спиной — и за душой. Почему она должна была мне исповедоваться.

Я извлек бутылку «Гжелки», налил себе полстакана, хватанул одним залпом. В голове немного прояснилось, но непонятное чувство горечи не проходило. Ты ведь не узколобый пурист, Рогов, подумал я. Любовная интрижка с мужем близкой подружки, конечно, не укладывается в рамки высокой морали, но, пожалуй, не это меня волновало — сплошь и рядом происходили вещи похлеще. Может, дело в Ломове? Этот тип вызывал во мне органическую неприязнь. Однако сохраняй здравую объективность, Рогов. Мужик смазлив, строен, спортивен — женщин к таким влечет, как мошек сладкий мухомор. Я закрыл глаза и представил их вместе: внешне пара смотрелась что надо. Неприятно? Согласен. И все-таки не это меня волновало и беспокоило. Я попытался вспомнить, что и как она говорила о Ломове. Интонация, характеристики, выражение лица — все свидетельствовало об отстраненности, отчуждении и даже о заметном пренебрежении. Или Наталья хорошая актриса, или она не врала мне: их связь могла оказаться случайной и кратковременной и остаться далеко в прошлом. Я плеснул еще водки. В голове зажглась тревожная сигнальная лампочка и противно-противно замигала.