— Ну как вы тут? — осведомился он, но ответа не получил. Тогда он подошел к трупу Паука и приподнял его за подбородок, заглядывая в мертвые глаза, в которых зрачки уже растеклись по роговице. — Как ты, дружище? Скажи, скучно? Пора продолжать веселье, — он повернулся к Лиаму. — Ты готов, малыш?

— Готов, — решительно ответил Лиам, и в глазах его мелькнул нездоровый блеск. Мистер Икс этого не заметил, а вот Карри заметил — но не успел остановить.

Стоило их мучителю подойти, чтобы развязать Лиаму руки и передать револьвер, как Лиам сам выскочил с кресла и, как бык, тараном бросился на соперника, вбивая его в окровавленную стену.

— Вот так тебе! Так тебе, мразь! — он несколько раз ударил мужчину коленом куда-то в живот, в солнечное сплетение, в пах. От неожиданности мистер Икс не успел себя защитить и лишь согнулся напополам, пытаясь минимизировать свои увечья. — Что ты сидишь?! — заорал Лиам Лысому, но тот, дергая руку, прорычал:

— Я не могу… Не могу! Не получается!

Лиам хотел было помочь ему освободиться, но не успел. Дверь снова распахнулась, и на пороге показались Алонсо Ривера и Диего Альварес. У Альвареса в руках была пушка. Он поднял ее и, как Лиам ни пытался прикрыться телом другого человека, сразу три пули врезались ему в живот, одна за другой. Баммм… Баммм… Баммм… Просвистели в воздухе и впились в мягкую плоть. Уже через секунду он выпустил из ослабевших рук мистера Икса, а сам сполз по стенке на пол. Из брюха, как из фонтана, частыми толчками забила алая кровь.

— Лиам, — пробормотал Карри, с удвоенной силой пытаясь вырваться. — Нет-нет-нет! Лиам!

— Прости, — у Лиама появилась струйка крови, стекающая из уголка губ, и он крепко держался обеими ладонями за тройную дыру в животе, пытаясь хоть ненадолго замедлить потерю крови.

Мистер Икс принялся отряхиваться и потом, брезгливо обойдя кровавую лужу, отошел к двери, где все еще стояли Ривера и Альварес.

Но их сейчас никто не замечал.

Все смотрели на Лиама.

Жизнь явно покидала его. Он совсем сполз на пол, глаза стали почти стеклянными, он все пытался что-то сказать, но кровь мешала ему.

— Прости, — пробормотал он наконец. — Пожалуйста, Карри, прости… Это все. У меня не получилось. Мне так жаль. Я надеюсь, что ты… что вы… Кристен, ты хорошая. И Лэсси с Кирой передайте, что я люблю их. А я к маме… Как же жаль… Прости меня, брат.

41 глава

— Карри жив, — сердце сделало радостный кульбит… — Умер Лиам, — …и снова рухнуло в бездну.

Некоторые парни из клуба говорили ей потом: это же хорошо, что жив остался старший, «хороший», «правильный» брат.

Но для нее в этой ситуации и в тот момент не существовало «хорошего» и «нехорошего» братьев, «правильного» и «неправильного». Были просто братья. Карри и Лиам. Лиам и Карри. Одинаково горячо любимые, родные, ее старшие братья, ее герои, ее защитники, которые в детстве утешали ее после падения с велосипеда, в юности — после расставания с мальчишками, а во взрослой жизни — после всей той хрени, что периодически случалась. Они трое были навсегда повязаны — кто бы там что ни говорил. И тот факт, что Лиам отделился, изменился, чертовски сильно налажал, не отменял ее любви к нему. Да, она злилась, и ненавидела его, и хотела оттаскать за уши, но у них было столько общего, столько воспоминаний, столько тепла, нежности, столько счастливых моментов, столько общих шуток, только им двоим понятных фишек, столько секретов, у них была общая кровь, у них было чертовых тридцать лет жизни напополам! О какой «неправильности» могла идти речь?! Она потеряла родного брата!

Ей говорили потом и еще более ужасные и глупые вещи: ты же уже оплакала одного — второго можно было и не оплакивать.

Но Карри и Лиам были разными людьми! Она оплакала Карри — преждевременно, и потом ее долго не покидало странное, нелепое ощущение, что своей любовью, своими слезами она вернула его к жизни. Разве не чудо?

Но нихрена.

Никакого чуда не произошло.

Примерно так же чувствовал себя и Карри.

Последние несколько лет он был так отстранен от младшего брата, что можно было подумать: ему насрать на Лиама. Вообще-то, он и сам так думал. И Лиам думал так же. И многие другие люди.

Карри не собирался его прощать. Он был непоколебим. Но в этот момент… в этот момент он простил все. Так, как будто и не было никогда этой ненависти, бездны непонимания и откровенной вражды.

Что там натворил Лиам? Где налажал, наврал, поставил свое эго выше мнения и счастья других людей?

Все это не имело теперь ровным счетом никакого значения.

Лиам был просто недолюбленным мальчишкой — и он, Карри, тоже был виноват в том, что недолюбил брата.

И ему так хотелось сейчас сесть за круглый стол, друг напротив друга, и поговорить, и пожать ему руку, обнять крепко, поцеловать в щеку, сказать дурацкое, банальное «я люблю тебя», и никогда, никогда, нахрен, не отпускать его от себя, и убить в себе гордость, и просто быть его братом. Не старшим братом, не лучшим братом, не братом-президентом, не братом-главным наследником, не братом-любимчиком отца. Просто — братом.

Лиам был таким засранцем.

И все равно умер за него и их общую семью.

Карри молча, стеклянными глазами наблюдал, как из подвала вытаскивают трупы.

Сначала тело Лиама — у брата еще были открыты глаза, и казалось, что он жив, но руки и ноги безвольно болтались, как у куклы, шея неестественно изогнулась, а по полу тянулся кровавый след.

Потом тело Паука — с обезображенным лицом, расплывшимися зрачками, сквозной дырой в голове.

Кристен и Лысый тоже молчали.

Их привезли сюда впятером — теперь их осталось трое.

Сомневаться в намерениях Риверы, Альвареса и Тарри не приходилось — их всех собирались убить. Изощренно, с выдачей каких-то условий, каких-то якобы лазеек для спасения. Но на самом деле, ублюдки просто тянули