Ответ Толоконцева донесся в виде каких-то неясных уханий, апотом раздались безапелляционные гудки.

– Третья кабина, поговорили? – послышалось изгромкоговорителя, и Федор вышел в зал.

– По-го-во-ри-ли… – пробормотал он задумчиво.

Ольга Аксакова вернулась домой и только хотела пройти кАлександре Константиновне, чтобы рассказать о встрече с Лавровым, какраспахнулась дверь комнаты Георгия и он сам встал на пороге. Зябко обхватилсебя за плечи, хоть на дворе стояла жара. Вид у него был нездоровый: хмурое,небритое лицо побледнело, глаза окружены темными тенями, отчего казались ещебольше. У Ольги дрогнуло сердце от воспоминаний, которыми она никогда и ни скем не делилась и которые последние пятнадцать лет таила даже от себя самой.Она ведь была воспитана в строгости, а потому даже помыслить о другом мужчинеказалось ей супружеской изменой. И все же… Что с того, что тот мужчина умер?Все равно в ее сердце живет и всегда будет жить лишь он один! Сын напоминал ейо нем каждый день. Они неправдоподобно похожи… он ведь тоже был неправдоподобнопохож на своего отца…

– Мама, – хмуро проговорил Георгий. – Можно мне у тебякое-что спросить?

В ту же минуту из своей комнаты появилась АлександраКонстантиновна и тоже застыла на пороге, совершенно как внук, – даже руки точнотак же на груди сложила. Глаза ее были прикованы к лицу Георгия, и Ольга тольковздохнула, подумав, что и ее бедная, старая мать тоже живет не в настоящем ибудущем, а в прошлом, оттого и смотрит на внука с таким тревожным обожанием. Нучто ж, все они одной русановской крови, обречены помнить и не забывать никогда…совершенно как в той книжке, которую когда-то читал дед и которая валяетсятеперь в его старом шкафу:

Ты вскрикнешь – и кинешься страстно

Туда, где былая стезя…

Но тени пройдут безучастно,

И с ними обняться – нельзя.

А впрочем, очень может быть, подумала Ольга, она что-топерепутала в этих старых строках. Да и не до стихов сейчас, не до воспоминаний:такой напряженный вид у сына, так встревожена мать…

Однако Ольга ошиблась: настал черед именно что воспоминаний!

– Мама, ты извини, но я все же тебя спрошу… Кто был мойотец? – бухнул Георгий, и у Ольги даже голова чуть качнулась назад, словно отудара.

Ну и вопрос… С чего это вдруг?

– По-моему, – сказала она устало, возвращаясь в прихожую иснимая новые туфли, в которых целый день чувствовала себя превосходно, а сейчасвдруг ноги заболели, – все уже не раз переговорено. Извини, я этого человекаочень любила, и мне больно вспоминать, что однажды он исчез из моей жизни.

– Ты говорила, что его убили на фронте, – настойчиво сказалГеоргий. – Но ведь он не был на фронте! Он был ранен здесь, в Энске, когдаисполнял какое-то служебное поручение. А потом умер в госпитале… Он же былэнкавэдэшник, так?

– Оля, – сухо проговорила мать, – Георгий мне сегодня покоюне дает вопросами.

Плохо дело, подумала Ольга. Если мама, по своемуобыкновению, не назвала внука нежно Игорьком, не перепутала имя, значит,настроена по-боевому. В такие минуты она бывает невыносима. И до чего жалко ее,кто бы знал! И себя жалко.

– А что ему ответить, я не знаю, – продолжала АлександраКонстантиновна. – Ты мне тоже никогда ничего не говорила об этом человеке, да иЛюба молчала, как воды в рот набрала. Ну, была любовь и была. Ну, погиб он ипогиб, но если он и правда был энкавэдэшник, то…

– То что? – пожала плечами Ольга. – Надо Георгия, его сына,из дому прогнать, что ли? А со мной, предательницей, слова больше не сказать?Так, да?

Глаза у Александры Константиновны стали огромными отвнезапно подступивших слез. «Вот же странно, – внезапно подумала Ольга, – умамы глаза светлые, и у отца, по ее словам, тоже были светлые, а у меня какимобразом карие получились? Тетя Люба говорила, это оттого, что мама беспрестаннодумала о своем любимом, об Игоре Вознесенском. Но ведь я тоже беспрестаннодумала о своем любимом, а у Веры глаза в точности как у Николая – зеленыйкрыжовник. Зато уж Георгий мой Георгиевич…»

– Вообще не понимаю, с чего вдруг разговор такой зашел?

– Мне дядя Мишка сегодня сказал, что я – вылитый отец,только он был высокий, ладный, в шинели с синими петлицами. А синие петлицыносили – кто? Энкавэдэшники!

– Я ничего о нем не знала, о его работе не знала ничего, –зло сказала Ольга, полная решимости не давать на поругание память ГеоргияСмольникова. – Знаю только, что лучше человека на свете не было. Лучше, честнееи благороднее. Энкавэдэшники, как ты изволишь выражаться, сыночек, были разные.Твой отец работал против диверсантов, которых к нам фашисты засылали. Онраскрыл группу таких диверсантов, они его ранили, а потом и убили – когда онуже в госпитале лежал. На моих глазах убили. Ясно? А я уже была беременнатобой.

Она мгновенно охрипла от крика. В глазах все поплыло.

– Мама, ну ладно, – испуганно сказал Георгий. – Ну прости,ну?

Александра Константиновна тихонько утирала слезы. При однойтолько мысли о том, что предстоит когда-нибудь расстаться с внуком, ее чуть лине припадок начинал бить. А тут – Георгия из дому прогнать! Ох, дочь иной разкак скажет…

– Ну ладно, – повторила Ольга. – В самом деле, нашли о чемговорить. Ты, Георгий, вообще поменьше слушай старого болтуна дядю Мишку. Онеще и не такого наговорить может! Давайте лучше вот о чем побеседуем. К нам вгости набивается одна дама… иностранная дама…

– Да что ты? – так и ахнула Александра Константиновна. –Неужели снова возникла эта мадам Ле Буа? Она и тебя попыталась обработать?

– Посредством Федора Лаврова, нашего героя войны иСопротивления. Он меня сегодня у госпиталя поджидал. Говорил, что Рита оченьхочет с нами повидаться, какие-то подарки передать, то да се, фотографиипарижских родственников показать. Ну, словом, все то, о чем она тебе, мама,говорила. Вдобавок там еще и твоя тетка Лидия Николаевна Шатилова, оказывается,в Париже-то. И Таня, ее дочь…

– Секундочку! – перебил Георгий с видом крайнего изумления.– Вы о чем говорите, а? Мама, баба Саша, вы о чем? Рита Ле Буа? Кто такая?

– Русская француженка, которая была с Лавровым вСопротивлении и сейчас приехала в Энск.

– Рита? Но разве ее фамилия Ле Буа? Да нет же!

– Почему нет? – удивилась Александра Константиновна. – Онамне сама так сказала. А какая же у нее должна быть фамилия, а?