В Ирландии беседы с адвокатом менее формальны, часто они напоминают быстрый разговор во время судебного заседания, непосредственно перед тем, как я занимаю место для дачи показаний. Поэтому крайне важно, чтобы мой отчет о вскрытии был детализирован и понятен: каждый должен уловить и разобрать основные детали. А также необходимо, чтобы все дела и последующие отчеты перепроверялись хотя бы еще одним человеком. Это гарантия того, что будут исключены небольшие ошибки вроде случайно названной левой стороны вместо правой при описании ран, проверены грамматика и правописание. А еще того – и это имеет большее значение, – что будут перепроверены выводы о вскрытии, чтобы финальный отчет содержал только факты, был точен и выдержал проверку судом.

Мне следовало облегченно вздохнуть, но я встревожилась, ведь я всего лишь человек, а люди совершают ошибки.

Эти самые люди в суде, на мой взгляд, совершают колоссальную ошибку, считая, будто мнение эксперта непогрешимо. Что, если я ошиблась? Однако центральный уголовный суд Ирландии зачем-то полагается на миниатюрную блондинку из Глазго, которую там знали не со времен Адама (или Евы, раз уж на то пошло). Важно заслужить уважение, а я понимала, что в Ирландии меня никто не знает. Тот факт, что я работала заместителем государственного судмедэксперта, не означал, что я действительно эксперт в судебной патологии. Я проходила много разных проверок в Шотландии, прежде чем заслужить звание эксперта, но в Ирландии я им еще не стала.

Я решила обсудить с генеральным прокурором свое беспокойство о том, что все мои слова слепо принимаются на веру. Джек Харбисон, бывший в то время государственным судмедэкспертом, посчитал, что я сошла с ума: он все не мог взять в толк, зачем мне нужно, чтобы стороны обвинения и защиты меня допрашивали. Однако я именно этого и хотела: если есть хоть малейшая вероятность, что я ошиблась в вопросе, как именно погибла жертва, суд должен знать, что есть и другая версия событий.

И хотя я трачу дни, недели или месяцы, обдумывая и перепроверяя факты, после чего прихожу к определенным выводам, могу ли я поклясться в суде, что говорю только правду? Может, есть какая-то неизвестная мне информация или версия событий, которую не рассмотрела сторона защиты, раз уж они не проверяют мои показания. Генеральный прокурор признал недостаток системы, но заметил, что если сторона обвинения будет беседовать со мной перед слушанием, чтобы проверить мою версию событий, то и сторона защиты будет рассчитывать на те же условия.

Именно! Говорят: «Будьте осторожны со своими желаниями», но в моей истории речь не о том, чтобы показать суду, какая я умная, а о том, чтобы справедливость восторжествовала. На кону может стоять чья-то свобода. И необходимо все сделать по уму.

Таким образом можно быть уверенными, что улики, предоставленные судмедэкспертом, проверяются перед тем, как дело передадут в суд, поэтому, когда судмедэксперт появляется на слушании, он или она знают, что пройдут серьезный перекрестный допрос.

В Англии и Уэльсе существует давняя традиция проведения досудебных конференций, которые значительно упрощают уголовные процессы. Судмедэксперты предоставляют сторонам защиты и обвинения факты и улики до судебного разбирательства и вместе приходят к единому мнению. Когда слушание начинается, стороны понимают, по каким вопросам все согласовано с судмедэкспертом, а где мнения расходятся. Обычно речь идет о спорных разбирательствах по делам, в которых взрослые или дети погибают от ударов по голове. Правовая система Шотландии отличается от принятой в Англии, Уэльсе и Ирландии, так как в ней при убийстве с телом работают два судмедэксперта. Это позволяет уменьшить шанс ошибиться при изучении улик.

В большинстве дел об убийствах улики, собранные судмедэкспертами, не подвергаются критике и не оспариваются, как и названная причина смерти. Сторона защиты может отстаивать версию о нанесении ограниченного ущерба, особенно при множественных травмах: адвокаты заявляют, что из всех ран к смерти привела только одна, поэтому остальные не имеют отношения к делу. Не думаю, что присяжные принимают во внимание подобные выходки в суде.

Подобное вызывает тревогу, когда происходит посреди процесса, поэтому лучше побеседовать об этом до суда. Никому не хочется, чтобы дело просело. В этом не заинтересована ни сторона обвинения, ни сторона защиты.

Удивительно, но некоторые адвокаты не понимают, в чем заключается роль эксперта: сторона обвинения считает меня своим свидетелем против подозреваемого, а сторона защиты – врагом. Еще больше раздражают эксперты, которые сами не понимают, зачем находятся на слушании. Неважно, на кого ты работаешь, твоя задача – ответить перед судом. Чаще всего в делах об убийствах человек, которому предъявлены обвинения, в рамках своей стратегии защиты имеет право потребовать проведения повторного исследования для уточнения обстоятельств смерти. Это делается для того, чтобы сторона защиты понимала, что именно она защищает. Полиция обычно информирует адвокатов о том, в чем обвиняют их клиентов, но не дает деталей: количества травм, есть ли раны, подтверждающие самооборону, имеются ли повреждения, которые подтвердят версию их клиента.

На составление полного отчета уходит несколько недель, и защита должна подготовить свою версию, так как в ее же интересах добыть как можно больше информации для своего клиента. Также второй судмедэксперт – гарантия того, что первый не сможет дать оценку в пользу стороны обвинения, которую примут без проверки. Такое уже происходит не так часто, но все же случается. Второй судмедэксперт обычно является независимым специалистом, не связанным ни с одной юрисдикцией.

Сложность с повторным вскрытием заключается в том, что таким образом мы оттягиваем момент возвращения тела родственникам. Существует негласное правило пяти рабочих дней, введенное относительно недавно бывшим дублинским коронером Брайаном Фарреллом. В Шотландии тело остается у экспертов до двух недель; либо арест подозреваемого производится незамедлительно, либо принимается решение о том, что следствие займет несколько месяцев – тогда тело возвращается родственникам. В Англии и Уэльсе тела могли удерживать порой несколько месяцев в ожидании завершения расследования – трудное испытание для семьи жертвы, однако частично ситуацию поправили коронеры, которые запрашивали повторное вскрытие в затяжных делах, чтобы семьи смогли организовать похороны.

Я предоставляла свою оценку в делах об убийствах в Северной Ирландии. Если первый судмедэксперт достаточно опытный, второй эксперт редко обнаруживает пропущенные улики, но порой эти улики можно интерпретировать по-разному. Если у судмедэкспертов разные точки зрения, суду лучше об этом узнать. Это дает возможность обоим судмедэкспертам пересмотреть свои выводы по делу. Это ведь в интересах суда. Однажды меня сбила сторона защиты, представив отчет, подготовленный другим судмедэкспертом, у которого имелась иная точка зрения на события, и узнала я об этом только во время перекрестного допроса. Проблема в том, что фразы, вырванные из контекста, могут иметь разное значение и необязательно отражать истинную позицию судмедэксперта. В таких случаях приходится объяснять суду – я не знала о существовании еще одного отчета и мне нужно время, чтобы его прочесть и рассмотреть улики.