Охотники тоже были в восторге, в особенности когда выяснилось, что овца вовсе не думает умирать от пробитых внутренностей или потери крови, а отделалась лишь обильно наливающимися сейчас кровью здоровенными синяками. Это было очень показательно, потому как, насколько Миша мог судить, били её всерьёз, с немалой толикой удалой злости и дурного веселья. Впрочем, её судьба от этого мало изменилась: убедившись после тщательного осмотра, что жизни бедного испытателя ничего не угрожает, овцу вместо почётного препровождения в загон и обильного кормления, просто пустили под нож. Железный, сделанный Мишкой же. А затем, слив кровь, деловито разделали и принялись жарить на родовом костре.

– Мисшаа, – сидящий справа от него Таука похлопал его по плечу, протягивая зажарившийся на углях кусман. Мишка принял его, благодарно кивнул, достал из маленького мешочка, стоящего возле костра, щепотку соли, натёр ей сочащуюся жиром баранину. – Это ты, Мисшаа, здорово придумал – рубашка из железа. Теперь нам ни один род не страшен…

Таука довольно заулыбался и принялся перекладывать над углями новые куски.

– А как ты хочешь сделать железную рубаху из кожи? – слева подсел Ур, и, схватив первый попавшийся под руку кусок, вонзил в него зубы. По подбородку потёк тёмный мясной сок.

– Я собираюсь? – деланно-удивленно переспросил Миша.

– А кто? – протянули оба охотника, уставившись на него глазами «не пуганых бельков».

– Вы сами, кто же ещё… – Миша пожал плечами, откусывая от своего куска и делая совершенно невинное выражение лица. – Я с кожей возиться не умею. А у вас у обоих есть жены, которые могут вам по такой рубахе сшить. А вы уж потом сами толстой кожи на неё набьёте…

При виде их лиц, на которых отразилась мучительная работа мысли, он усмехнулся. А что они, собственно, хотели? Что он тут им будет на всех горбатиться в одиночку, а они потом будут няшки сгребать обеими руками? Ага, разбежались, может, с железом Миша и поработает за всех, пока. Но вот с кожей пусть возятся сами. Ибо они, конечно, ещё не очень знают, как на шею садиться, но и знание такое им получать нефиг.

– А летом посмотрим. Если будет вдоволь дерева и угля, может, и сделаем вам железные рубашки. А может, и не только их…

Миша глотнул из кувшина холодного и жидкого бобового пива. Раньше он его не пил – брезговал. В особенности – после того, как понаблюдал за его приготовлением в исполнении жены Койта и ещё двух старух. Те пережевывали сырые бобовые зерна и сплёвывали получившуюся кашицу в большие глиняные горшки. Потом это всё заливалось водой и ставилось в тёмное, но не холодное место. То есть в дом Койта. Где пиво, собственно, и дозревало в тепле на протяжении нескольких недель. Затем его процеживали, ставили на слабый огонь, не доводя до кипения, добавляли травки и кислые ягоды, разбавляли водой. Собственно, вот и вся готовка.

Холодное пиво хранилось со всеми припасами и доставалось по какому-либо поводу. Или когда начинало портиться, чтобы употребить его, пока продукт не пропал. Градусов в нём было мало, да и вкус имело несколько сомнительный, но всё же не вода. А что? Волосы они прокисшей мочой моют? Моют. Тогда почему бы пиво со слюнями не попить? Тем более что в нём вроде даже подобие термообработки присутствует!

Лето, лето… До него ещё надо дожить. А кому оставшуюся чешую для панциря набивать?

– Тьфу ты, блин, – Мишка с чувством выматерился, – придумали мне тут, блин, задачку…

Мишка смеялся, хохотал, просто ржал в голос и ничего не мог с собой поделать. Вчера он не знал, кому сделать ещё один панцирь из остатков чешуи, и поэтому решил для себя, что сделает его тому, кто первым принесёт ему готовую кожаную основу. А что сегодня? Сегодня ему её приносят, причём все охотники одновременно. И что теперь делать, железа-то всё равно хватит только на одну?

Охотники его веселья явно не понимали, но и возмущаться никто не спешил. Они, возможно, и сами не подозревали, что так получится. Они, но не их жёны, которые, судя по характерным приметам, очень активно консультировались с Туей. Забавно, Миша усмехнулся, но уже про себя. А может, они все вместе ночью их и шили… Однако такая круговая порука подсказала ему интересный выход. Миша улыбнулся, искренне, широко.

– Я не могу выбрать кого-то… Поэтому я сделаю железную рубашку для Койта, – раздался дружный выдох. – Пусть он решает отдать её кому-то или, – тут он не выдержал и прыснул, сдерживая рвущийся наружу смех: – Или носить самому.

Охотники заулыбались. Вчера все её надевали, некоторые по несколько раз и теперь прекрасно знали, что «железная рубаха» – штука довольно тяжёлая. Другое дело, что для настоящего охотника, способного бежать по степи с тушей небольшого оленя на плече от восхода и до того момента, когда Отец Солнце замирает в высоте, посылая на землю полуденный жар, для такого охотника этот вес не такая уж и большая помеха. Ещё бы, шкура-то своя дорога каждому. А Койт… Он старый и мудрый, но уже не охотник и не воин, ему такая тяжесть не по силам, он её отдаст. Кому? Этого никто не знает, пока сам Койт не решит.

– А на те, что останутся, – продолжил Миша, – мы нашьем толстой кожи. Так что рубашки из толстой кожи достанутся всем.

Народ покивал, но восторгов такое предложение ни у кого не вызвало. Что кожа? Кожа – дело обычное, хотя такого никто из саотов раньше не делал. Не думали даже, что так можно. Да и драться ходили редко. С окрестными родами они всегда жили в мире, а в такой набег, какой был во время большого торга, ходили редко и никогда на такое большое племя, как Волки. Но… Мишка буквально чувствовал, что что-то изменилось. Не просто же так Волки откочевали с севера на земли местных родов всем племенем. Ещё Куницы с Выдрами оказываются на ножах, что, судя по всему, тоже приведет к немаленькой крови. Что за этим всем стоит, он не знал, но догадывался, что в это лето им всем придётся с ним столкнуться…

Люди разошлись по своим делам, при этом оставив на земле кожаные рубашки-заготовки. Возись теперь с ними… Мишка снова ругнулся себе под нос: первобытный, блин, коммунизм: имущество принадлежит роду! Вот ты, Мисшаа, за ним теперь и следи, с тебя и спрос, если что. Но нет худа без добра: Миша выбрал из них, что, по его мнению, была получше, остальные собрал в охапку и отнёс в дом, где хранились бобы. Пусть пока там полежат.

Следующий день он занимался новым панцирем. По сути, без каких-либо новых импровизаций, просто повторив, что уже сделал раньше. Закончить, правда, не успел – подступали сумерки, а работать при свете колышущегося на лёгком ветерке факела или костра – то ещё удовольствие, и несколько рядов на спине оставил до следующего дня. Делать что-то ночью при свете очага и глиняной жировой лампы, как Туя, он не собирался.

С утра довольно быстро закончил и, проклеив подкладку, стал примерять панцирь. Что же, получилось, наверное, даже лучше. Опыт всё-таки наработался! Тут и чешуя сидит поровнее, и узелки не так выпирают, да и кожу для подкладки он выбрал толще. Пряжки, правда, ещё не сделал, но это вопрос времени, железный прут у него заготовлен, а сделать её можно и «на холодную». Может, даже завтра. Сегодня ему хотелось попробовать, как доспехи себя покажут в деле. Попрыгать, побегать в панцире, шлеме, со щитом, копьём и топором за поясом. А на пояс он, кстати, бляху сделать не додумался, всё со старым костяным крючком ходит.