К вечеру переднюю часть панциря он закончил. Да, плечи остались не прикрытыми, кожаные нахлёсты на бедра тоже, а изнутри топорщился целый лес жестких бугорков, в которые превратились узелки из жильной нити, но… Когда это увидел Таука, который пришёл спросить, чем лучше мазать нож, чтобы тот не покрывался ржой (он-то сказал кровью, но Миша понял правильно), у него отвисла челюсть. Причём в прямом смысле. Довольный Миша попросил его до следующего вечера никому про «железную рубашку» не рассказывать. Тот согласно кивнул, впрочем, удивление не помешало ему спросить, мол, зачем? Мишка, усмехнувшись, сказал, что завтра вечером всё объяснит, отправил родственника чистить нож речным песком и мазать салом. Причём жиром, сказал, намазать ещё и ножны, чтобы и в них нож не ржавел.

Следующий день прошел практически по такому же сценарию, с той лишь разницей, что, приноровившись и наработав характерные приёмы, работа пошла быстрее, и к вечеру он не только собрал чешую на спине и плечах, но и успел посадить да наживить с внутренней стороны толстую кожу. Бочины, конечно, пришлось вспороть, иначе надеть было практически невозможно. Зато теперь приклепанными ремешками можно было соединить переднюю и заднюю части панциря плотно, чешуя к чешуе. К ремням из толстой кожи он наклепал пряжки, их самих он сделал ещё раньше, но вот попробовать выдался первый случай. Миша как раз крутился с надетым на себя и почти закреплённым панцирем, пытаясь затянуть одну из них, когда к нему пришла целая делегация. Во главе её, как и полагается, шел старейшина, то есть Койт. Дальше шли Ур, Таука, Тона, другие охотники, в том числе и Хуг, поддерживающий под руку тяжело шагающего, исхудавшего за время болезни Унгу. Можно было ожидать, что за ними сунутся и вездесущие дети, но нет. Видимо, охотники решили, что дело предстоит серьезное, и мелюзга только всё испортит…

Справившись, наконец, с застежкой и попрыгав, чтобы панцирь получше сел, Миша вопросительно посмотрел сначала на Койта, потом на Тауку. Таука намного смутился, а старик заговорил:

– Зачем ты сделал себе железную рубашку, Мисшаа?

Мишка хотел было объяснить, но понял, что ему не хватает слов. Да и вообще – трудно объяснить концепцию брони людям, которые, даже выменяв на торге щиты, так к ним и не прикоснулись, даже для того, чтобы просто опробовать. Нет, они совсем не дураки, но вот образ мышления у них несколько другой, и кучи бесполезной дряни из сомнительных источников в голове у них нету, ибо неоткуда было её загрузить. Им проще показать…

– Ур, возьми вон то старое древко от копья, которым ты шлак ворочал, – попросил своего напарника. Дождавшись, когда тот встанет напротив, скомандовал: – Хорошо, теперь бей меня им в живот…

Удар последовал незамедлительно, сильный и быстрый, направленный точно в солнечное сплетение. Народ охнул, но Миша отшатнулся и встал как ни в чём не бывало. Это произвело впечатление. Тогда Мишка показал кивком бить ещё раз, потом ещё, потом снова… И каждый раз он отходил, но потом выпрямлялся без всяких повреждений – пластины панциря сидели прочно. Да, животу было довольно больно, в особенности неприятно было от узелков, проступавших даже через толстую кожу, но всё это было вполне терпимо. В особенности если сравнивать с ощущением куска камня в искорёженных кишках… Б-р-р! Мищку слегка передёрнуло…

– А если копьё будет с наконечником? – неуверенно спросил кто-то.

Миша на это только широко улыбнулся:

– Если кому-то копьё не жаль, то пусть даст его Уру.

Копья ради такого дела не пожалели. И новый удар был гораздо более ощутимый, хотя ожидаемо панциря не пробил, соскользнул в бок по чешуе. Миша тоже не был мазохистам и чуть сместился, чтобы удар прошёл вбок. Это впечатлило всех гораздо больше.

– А с железным если?

Но Койт не дал продолжиться естествоиспытанию, грозно посмотрев на стоящих позади охотников. Хотя Мишка всё-таки ответил.

– Железо тоже должно сдержать. – А затем, подумав, добавил: – Но только на себе я показывать не буду. Если кому охота попробовать, то можно привести овцу, нацепить железную рубашку на неё, и уж тогда бейте сколько хотите.

По лицам мужиков стало понятно, что раз кто-то предложил, то они обязательно попробуют, но не сейчас. Сейчас говорит Койт.

Но старик стоит, внимательно смотрит с прищуром и ничего не говорит. Потом, когда охотники уже начали волноваться, он подошёл к Мише, обошёл его по кругу, провёл длинным пальцем, скребя обломанным ногтем по чешуйкам доспеха.

– Тот медный котелок и та круглая… – он на мгновение задумался, подбирая слово, – круглая штука, что ты цеплял на руку. Всё это ты наденешь на себя, когда мы пойдем на Волков?

Мишка утвердительно кивнул.

– Ты закрыл своё тело железом и медью так, что его не получится поразить даже у сильного воина. – Миша довольно осклабился: да, это именно то, что он сделал, чего добивался. Но старик ещё не закончил: – Ты возьмешь в руки ту круглую штуку, которую зовёшь «щит», и закроешь ей то, что не закрывает твоя железная рубаха и медный котелок?

Миша снова согласно кивнул. Но уже настороженно. К чему, интересно, старик клонит?

– Ты сможешь убивать их воинов, но сам оставаться без ран… – Старик задумался, водя узловатыми пальцами по подбородку, теребя редкую от старости седую бородёнку. В этот раз молчание затянулось. Но вскоре Койт кивнул своим мыслям, пристально посмотрел на Мишу и тихо произнёс: – Ты умён, Мисшаа, и знаешь много всего… Твое племя наверняка великое, раз знает, как добывать бледный металл – железо. Я рад, что ты в нашем роду, Мисшаа.

И затем, почти без перехода:

– Ты сможешь сделать ещё такие рубашки?

Миша поморщился, покачал головой. Помочь роду – дело, конечно, святое, но это не значит, что на него надо начинать горбатиться от заката до рассвета и в перерывах. Отдача-то тоже должна быть! Но вопрос об отдаче можно будет поднять и позже, сейчас он развёл руки в стороны.

– Железа, наверное, хватит ещё на одну. Но… – Мишка встрепенулся от пришедшей ему в голову идеи, точнее, она там уже бывала, и с того времени периодически посещала её, в особенности в минуты, когда с железом возиться надоедало или когда он мучился, прошивая первый ряд. – Но можно попробовать сделать из толстой кожи.

Койт кивнул. Ничего не сказал, просто кивнул, развернулся и пошёл к себе. Зато обступившие Мишу со всех сторон охотники во все глаза смотрели на его доспех, трогали руками, удивленно цокали языками и вообще всякими способами высказывали своё удивление и восхищение. Потом кто-то вспомнил про овцу, и тут же отправили за ней самого младшего. Мишка же с ухмылкой стянул с себя панцирь, передал его Уру, а сам направился к своей хижине – принести шлем, щит и копьё, на которое он, кстати, так и не удосужился прицепить выкованный для себя, любимого, наконечник.

Овца истошно блеяла, орала. Но никто этого даже не замечал, снова и снова вонзая в закрывавший её тело панцирь свои копья. Охотники разошлись так, что Миша даже начал переживать за сохранность доспеха. Поэтому, замахав руками и громко ругаясь на обоих языках, прекратил это живодёрское мероприятие. Отогнав охотников, содрал «железную рубашку» с бедного животного и критически её осмотрел. Чешуя местами покрылась царапинами, но это мелочи, их можно даже не зачищать, а просто замазать топлёным салом. А вот в одном месте пластинки разошлись, и под ними видна проткнутая кожа и ошметки жильной нити… Впрочем, на овце в этом месте остался только маленький порез, совсем не глубокий и уже не кровоточащий. То есть, Миша улыбнулся мыслям, проверку на прочность его броня прошла довольно успешно.