К концу истории Оливер сидел с круглыми глазами. Его переполняло столько мыслей и вопросов, что он не удержался, вскочил на ноги и принялся мерить шагами комнату.

– Это очень, очень интересно, – только и сказал он. – Чрезвычайно интересно!

– И та песня… – вспомнила Алиса. – Такая странная, правда?

Оливер бросил на нее взгляд из дальнего угла домика.

– Очень странная. Будто Ансиль пыталась сказать тебе что-то, чего ей говорить не следовало.

– Пожалуй, – согласилась Алиса. – Хотела бы я знать, что все это значит.

Мальчик пожал плечами:

– Я тоже. Правда, я не очень понимаю, как секреты белошвейки приведут нас к художнику.

– Они оба – творческие люди, – предположила Алиса. – Может, они знакомы?

Оливер нахмурился.

– Может. Маловероятно, но возможно.

Алиса вздохнула.

– Такая странная песня… – задумчиво повторил Оливер.

– И такая грустная, – кивнула девочка. – Только подумай – ее срезали с ветки! Знать бы еще, что с ней случилось.

– Ты думаешь, это правда? Что белошвейка улетела?

– Если «улетела», значит, «умерла», то да, – сказала Алиса. – Думаю, это правда.

Оливер нахмурился:

– Боюсь, мертвая белошвейка нам уже ничего не расскажет.

– Ну, больше у нас все равно ничего нет, – с грустью признала Алиса, откидываясь на диван. Девочка потянулась до самых кончиков пальцев, а потом добавила так тихо, будто не хотела, чтобы Оливер ее услышал: – Надеюсь, мы не совершили ужасную ошибку, решив сперва починить мне руку.

Оливер присел рядом.

– Алиса, – позвал он тихо.

Девочка что-то неразборчиво пробормотала.

– Алиса, – повторил он. – Посмотри на меня, пожалуйста.

Она с неохотой подчинилась. Фиолетовые глаза Оливера нестерпимо пылали на фоне смуглой кожи.

– То, что мы решили починить твою руку, – сказал мальчик, – никогда не будет ошибкой. Пожалуйста, пойми это.

Алиса отвела взгляд.

– А что, если мы из-за этого потеряем папу?

– Не потеряем.

– Но…

– Этого не случится, – твердым голосом сказал Оливер.

– Ладно, – вздохнула Алиса. – Но нам все равно пора придумывать новый план. Нельзя оставаться здесь надолго.

– Знаю, – ответил Оливер и коротко рассмеялся. – Какое огорчение, правда? Думаю, при других обстоятельствах мы бы отлично провели здесь время. То есть я не настолько глуп, чтобы ожидать от Итакдалии чего-то хорошего, но местные жители – сама доброта. Будет ужасно жаль их покидать – особенно после того, как они пятьдесят шесть лет ждали гостей. – И Оливер покачал головой. – Я уже представляю скорбное лицо Параминта.

– Я тоже, – ответила Алиса тихо. – Не похоже, чтобы он хотел нас съесть. Как думаешь, в Лево живут хорошие люди?

Оливер кивнул.

– Когда мы только встретились, я прочел в сердце Параминта его самый большой секрет. Знаешь, какой? Каково его самое страстное желание?

Алиса могла догадаться, но решила не лишать Оливера момента триумфа.

– Он хотел открыть ту дверь, – сказал мальчик. – Его самое тайное, пылкое, давнее желание заключалось в том, чтобы в Лево когда-нибудь приехали гости.

– Ну вот, теперь я чувствую себя еще хуже, – вздохнула Алиса. – Но разве у нас есть выбор?

– Нет. Надо двигаться дальше. В конце концов, мы принадлежим не Итакдалии, а Ференвуду.

Эти слова заставили девочку улыбнуться.

– И хотя я люблю приключения, – продолжил Оливер, – сейчас я бы с превеликим удовольствием отправился домой. Думаю, мне еще долго не захочется в Итакдалию.

– И мне, – сказала Алиса. – И мне.

Девочка опустила глаза.

– Но я согласна уйти только с папой. Я не хочу возвращаться домой без него.

Оливер коротко кивнул:

– Знаю.

– А как насчет тебя? – спросила Алиса, поднимая взгляд. – По чему ты больше всего скучаешь в Ференвуде?

– Я? – удивился мальчик и склонил голову к плечу, как будто никогда об этом раньше не задумывался. – Даже не знаю. Наверное, по ощущению, что меня никто не хочет съесть.

Алиса рассмеялась.

– Да ладно! Наверняка родители считают дни до твоего возвращения.

Оливер пожал плечами.

– Вот уж не думаю. Честно говоря, я их почти не знаю. И вряд ли они на самом деле знают меня.

– В каком смысле?

– Мой талант… – И Оливер вздохнул. – Это одновременно благословение и проклятие. Я с малых лет научился манипулировать родителями, чтобы они делали то, что мне нужно, и были такими, как я хотел. Прошло немало времени, прежде чем я осознал, что представление пятилетнего ребенка об идеальных родителях… скажем так, несовершенно. Но было слишком поздно. Как я наконец позволил им быть самими собой, они уже забыли, каково это. Они едва меня знали – ведь я отнял у них самые важные годы наших отношений. Они с трудом могли вспомнить, как я рос. Но главная беда в том, что я поступал так не только с родителями. Я делал так со всеми. Я не хотел никому вредить, – быстро добавил Оливер. – Просто был маленьким и не сознавал последствия своих действий. Только когда отец заболел лихолёдкой, я вдруг понял, какой он на самом деле хрупкий – и что однажды я его потеряю. Мне стало стыдно, что я так и не дал ему шанса научить меня всему, что он знал. Не дал шанса быть таким отцом, каким хотел он. – Мальчик издал невеселый смешок. – К десяти годам я собственноручно разрушил все важные отношения в своей жизни. Даже не представляю, какие бы родители у меня были, если бы я не принялся менять их так рано.

Алиса судорожно вздохнула.

– Ох, Оливер, – сказала она, беря своего спутника за руку. – Это самая грустная история, которую я слышала.

Оливер помолчал.

– Иногда мне кажется, что вся моя жизнь – история, которую я рассказываю сам себе. Сплошная ложь, уловки и манипуляции, чтобы люди делали то, что мне нужно. Ненавижу себя за это!

– Тогда почему бы тебе не перестать? – спросила Алиса.

– Перестать что?

– Всех переделывать. Манипулировать. Конечно, это не изменит прошлого, но наверняка изменит будущее. Думаю, тебе еще не поздно познакомиться со своими настоящими родителями.

– Наверное, – еле слышно ответил Оливер.

– Но ты не хочешь?

Мальчик покачал головой:

– Не то чтобы не хочу. Просто… Не знаю. Я боюсь.

– Чего? – удивилась Алиса.

– Разве ты не видишь? Никто не станет меня любить, если я их не заставлю. – С этими словами Оливер взглянул Алисе прямо в глаза. – Вот почему я издевался над тобой в среднеросте. Не потому что считал уродливой. Я так не думаю, правда! Просто я знал, что тебе не нравлюсь, и никак не мог этого изменить. Я не понимал, почему мое убеждение работает для всех, кроме тебя – я же тогда не знал про твой обет, – и это меня пугало. В Ференвуде был ровно один человек, на которого мой дар не действовал, – и этот человек меня не любил. Это подтверждало все мои страхи: если я не заставлю людей любить меня, они и не будут. Все меня бросят, и даже родители отвернутся.