Рен смог поднять голову и снова открыть глаза. Выглядели они ужасно, белки полностью покраснели от лопнувших кровяных сосудов. Солвэй зашевелилась на полу и застонала, а Анталь освободился от паралича. Скатис сорвал ошейник со своей шеи и откинул его в сторону. Затем снял перчатку из божьего металла с руки Новы. Он не стал образовывать из нее диадему или ошейник, а просто вернул мезартиум себе.

Кора плакала, баюкая Нову на своих руках. Сестры представляли собой жалкое зрелище в этом рваном грязном белье и с мокрыми лицами – испуганным Коры и обмякшим Новы.

Солвэй поднялась на ноги и помотала головой, чтобы прочистить ее. Анталь помог встать Рену.

– Это было… неожиданно, – слабо произнес телепат.

– Вот поэтому существуют протоколы, – добавила Солвэй.

Скатис даже не смотрел на них. Его взгляд не отрывался от сестер. Кору охватил ужас. Она не понимала, как могла когда-либо считать это простецкое лицо безобидным. В нем горело что-то темное и дикое. Она никогда еще так не боялась.

– Что вы с нами сделаете? – выдавила она едва слышным шепотом.

Другие слуги внутренне сжались. Они знали ответ. Разумеется, Скатис убьет девушку, которая сделала его беспомощным, подобно смертному.

Но он не нападал, не подумав. Если бы гнев Скатиса был исключительно непостоянным, он бы не представлял такой опасности. Но нет, он был расчетливым. Разумеется, он хотел убить девчонку, но понимал, что в таком случае Кора станет бесполезной – остатком чего-то сломанного, что не принесет ему никакой пользы. Он жаждал власти. Скатис был юным и только начал подниматься по имперской карьерной лестнице. Его корабль невелик, трехмачтовое суденышко, а это подразумевает, что его будут и дальше отправлять на подобные задания – вербовать новичков в богами забытых местах. Если он надеется однажды управлять линкором, то должен завоевать божий металл и вырастить его, иными словами – перехитрить и превзойти всех других кузнецов во флоте. Это коварная игра, которую нужно вести ловко и беспощадно, и шпион очень бы помог ему в этом деле.

А кто же справится с этим лучше, чем астрал, размышлял мужчина, в особенности тот, который связан с ним обязательствами. Позже он разъяснит Коре: отныне жизнь сестры зависит от ее собственного послушания. Но сейчас ему просто хотелось убраться как можно дальше от этого проклятого места.

– Ты больше не «мы», – сказал он Коре.

Дно корабля расплавилось, открыв отверстие под Новой, чье безвольное тело тут же провалилось. Кора вскрикнула и попыталась поймать сестру, но мезартиум не позволял ей двигаться, пока затягивал Нову вниз. Она пролетела с добрых два метра, прежде чем приземлилась на твердую землю, и ее обмякшие конечности раскинулись во все стороны. Металл собрался, как при отливе, и Нова пропала из виду.

– Нет! – закричала Кора, тщетно царапая пол.

– Теперь ты моя, – заявил Скатис. – Твое единственное «мы» – со мной.

Они не задерживались, чтобы испытать других жаждущих Риевы. Не попрощались с деревенским старейшиной Шергешем. Оса просто присела, подогнув металлические лапки, пошевелила крылышками, причинившими столь сильный урон деревне, и взмыла в небо, забрав с собой Кору и оставив Нову без сознания в грязи.

* * *

Нова пробуждалась медленно.

Глаза слезились. Голова болела. Во рту пересохло. Она не могла сглотнуть. Девушка лежала на спальнике на полу в своем доме – в доме отца и Скойе. На улице светило солнце, в комнате было пусто, и все это неправильно. Они с Корой всегда вставали на заре – если была заря, – сматывали спальники и прятали их на места. На секунду, моргая, изнывая, страдая от жажды и недомогания, она забыла… все. Даже отсюда можно было учуять насыщенный смрад туш уулов, гниющих на пляже. Убой. В ее памяти: пляж, голубая вспышка в небе.

Небесный корабль.

Ее будто током пронзило. Нова попыталась произнести имя Коры. Вышло хрипло, но сестра не пришла. Она попыталась снова, на сей раз громче. Все равно хрипло, и все равно Кора не приходила.

Нова села – и чуть не упала, когда содержимое ее головы отказалось подниматься вслед за ней. Девушка покачнулась вперед, упираясь ладонями в циновку, чтобы не перевалиться. Когда комната перестала кружиться, раскрыла ноющие глаза и уставилась на свои руки.

Не лазурные.

Только заметив их – бледные, как всегда, – на нее нахлынуло мощное осознание того, что они были голубыми, одна сияла в перчатке из божьего металла, а другая оставалась обнаженной. Нова часто заморгала, пытаясь прояснить взор и понять, что же реально. Это казалось сном, образы появлялись вспышками. Орел Коры. Мячик из божьего металла. Гул под кожей. И… то, что произошло после. Все было как в тумане. И всегда будет. Вспышки собрались в картинку, и в ней набух кошмарный, тошнотворный ужас.

Где Кора?

Послышался быстрый детский топот, а затем Аоки, ее сводный брат, вбежал в комнату, увидел, что она сидит, развернулся и убежал. По дороге он кричал: «Мам! Она проснулась!»

Дверной проем заполнил силуэт Скойе. Ее руки упирались в бока. В данной позе читалось ликование.

– Все еще жива? – разочарованно спросила она.

– Где Кора? – прохрипела Нова.

– О, так ты не помнишь? – Не поймите превратно: Скойе была рада ей напомнить. – Ее забрали. – Она подошла ближе, и Нова увидела, что ее некрасивое лицо сияло от свирепого возмездия. – А тебя вышвырнули, как мусор. – Женщина нависла над ней. – Что случилось на том корабле, Новали?

Коры больше нет. Нова больше ни о чем не могла думать. Она чувствовала правду в этих слова. Отсутствие сестры было как пульсирующая пустота, которую ничто никогда не заполнит.

– Когда?

– Три дня назад, – ответила мачеха. – Они давно улетели. К этому времени она должна быть уже в Аке. Возможно, она нашла вашу мать, и теперь они вместе, без тебя. Вероятно, они купят дом и будут жить единой семьей, – жестоко продолжала она, но Нова не слушала. Казалось, будто кто-то вырвал клочок реальности, оставляя дыру, которая поглощала все звуки, все мысли.

Коры больше нет, а она по-прежнему здесь.

Неизбранная.

– А теперь вставай, – скомандовала Скойе. – Тебе повезло. Убой еще не окончен. Спускайся на пляж. Уулы сами себя не освежуют.

Сарай все же дала Минье люльку – небольшую дозу, смешанную со сливовым сиропом, чтобы перекрыть горечь, если она сможет почувствовать вкус во сне. Затем прикоснулась к руке девочки и, исполненная ужаса, вернулась в сон, чтобы дождаться подле ее распластанного в яслях тельца, когда опустится серость и сотрет всю боль, вину, страх и другие чувства. Так лучше, это Сарай знала по собственному опыту: иногда ничто лучше, чем что-то. Все зависит от этого чего-то.

Она покинула разум Миньи, но не саму девочку. Сарай вызвалась следующей на дежурство и села рядом с ней, сказав Лазло, что ему не обязательно оставаться.