- Молчи, сам скажу, кто такая... Олькина подруга. Фирма "Купидон". Надька Марютина. Угадал?

С этим человеком могла быть только одна правильная линия поведения - глубокое и постоянное восхищение. Ничего сложного. Чеши за ухом, как пса, и он твой.

- Поразительно! - Я натурально зарделась. - У вас, Владимир Евсеевич, феноменальная память.

- Как тебе мое выступление?

- Забирает до печенок. Кончить можно невзначай.

- Смело отвечаешь, но в точку. Что про народ сказал, согласна?

Я присела на стул рядом с ним.

- Я, Владимир Евсеевич, согласна со всем, что вы говорите. И так уже семь лет подряд. Как только в возраст вошла. Вы же мой кумир.

Наши взгляды соприкасались: его, грозный, должный выражать неодолимый мужской напор, и мой, робкий, овечий. С удовлетворением вождь откинулся в кресле, протянул руку, в ней тут же оказался новый фужер с вином.

- Так что же привело тебя ко мне? Какая срочная надобность?

Я растерянно повела глазами: дескать, мы же не одни. Громякин расхохотался:

- Брось... Тут лишних ушей нет. Это все мои друзья, лопушки мои любимые...

Для подтверждения привлек к себе ближайшего лопушка, коим оказался пухленький господинчик с розовой лысинкой, ласково ущипнул за щеку. Господинчик мерзко захихикал.

- Ваши, да. Но не мои. Извините, Владимир Евсеевич, есть секреты, которые не принадлежат мне одной.

- Кому же принадлежат? Гаденышу шепелявому? Калистрат, что за девица? Не подосланная?

Калистрат, чуть не подавившись водкой, отчеканил по-военному:

- Никак нет, господин полковник. Самолично снял досмотр. Бесхитростная она, хотя лживая. Вождь глубокомысленно кивнул.

- Вечером свободная?

- Это вы мне? - уточнила я, потому что в этот момент он выковыривал ногтем соринку из фужера.

- Кому же еще? Не Калистрату. Про него я все знаю.

- Если хотите куда-то пригласить, для вас я всегда свободная, - ответила на одном дыхании.

- Особняк на Самотечной знаешь?

- С закрытыми глазами найду, если надо.

Поглядел укоризненно.

- Что-то мне, Надюха, настроение твое шутливое не нравится. Кабы после плакать не пришлось... Хорошо, будь к десяти вечера. Но без всяких сопровождающих.

От смущения я потупила очи. Над столом пронесся завистливый шепоток.

...Все складывалось примитивно, по схеме "ходки на одну ночь", но как я понимала, это было не совсем то, чего ожидали Ляка и Ганюшкин. А чего, собственно, они от меня ожидали? Чтобы Громяка "заторчал" с первого захода и ни с того ни с сего начал плясать под мою дудку? Но это же смешно. Такого не бывает. Трезво рассчитывая свои возможности, я могла надеяться, что, приложив старания, охмурю пожилого извращенца настолько, что он внесет меня в список своих утешительниц наравне с круглозадыми мальчатами, но не больше того. Что не удалось Иванцовой, не удастся никому. Она во многом меня превосходит, и, наверное, какое-то время политический громила ходил по ее указке, зато теперь ее активно сливают, и можно только молиться, чтобы не окончательно перекрыли кислород.

Я присмотрелась к Громяке. Суть в том, что он тоже измененный, причем его измененность еще страшнее, чем у других измененных, которые сначала были людьми, а потом превратились в зомби. Его измененность вместе с ним родилась, она в его природе, и главный ее признак - это отношение ко всем остальным людям, к мужчинам и женщинам, как к мусору. Они все там наверху такие, Громяка еще не самый отпетый. Их нутро пожирает ненасытный червячок-вампирик, считается, имя злобному сосуну - жажда власти, но я думаю, его зовут по-другому. Жажда власти, денег, утех и все прочее - это человеческие страсти, они свойственны многим и необязательно делают из человека чудовище. А вот то, что зудит в печенках у таких, как Громяка, и заставляет их обращаться с людьми как со скотом, глумиться, грабить и лицедействовать, стремясь к неведомой цели, - это родовая мета дьявола, если говорить языком моей бедной матушки, свихнувшейся на чтении эзотерических книжонок. Мы разные существа и живем в разных мирах. Он проглотит меня мимоходом, не заметив, что проглотил, и я даже укусить его не успею.

Из офиса дозвонилась Вагине и высказала ей эти соображения, естественно, еще более упрощенно.

- Пригласил в притон на Самотеку, - доложила я. - Хочет трахнуть в извращенной форме. Если это входит в мои обязанности, я готова. Сколько с него заломить? Или дать на халяву?

Вагиночка поздравила с почином и спросила:

- Что-то тебя еще беспокоит, прелесть моя?

- Я с ним не справлюсь. Волки не приручаются. Ей не надо разжевывать, сразу усекла, о чем речь.

- Ошибаешься, милочка. Он не волк. Раздухарившийся совок, разжиревший от зелени. Вот и все. Вспомни, как легко подмахнул контракт.

- Чем Иванцова плоха? Она с ним сто лет. Знает, как облупленного. И контракт он не мне, а ей подписал. Скоро они обвенчаются.

- Про Иванцову забудь.

- Как забудь? Она все же моя подруга. В школе вместе учились. Если вам не угодила...

- Надин, заткнись! - В голосе ледяные нотки, словно змея прошуршала в мокрой траве, - Пожалуйста, оставь свои бабские штучки. Это бизнес. Говорила тебе, время пошло. От тебя и от меня больше ничего не зависит. В одном могу успокоить: с Громякой работаешь не ты одна. Он обложен со всех сторон, никуда не денется. У тебя роль важная, но не центральная. Не заносись чересчур.

- Куда мне заноситься, не до жиру... Ляка, ты меня просто не слышишь. Я не справлюсь, понимаешь? Употребит как подстилку и выкинет вон.

- Ошибаешься, милочка. - Голос потеплел. - Повторяю, тебе помогут.

- Раздеться я сама сумею.

- Глупышка ты еще, Надин. Так и не поняла, кто у тебя за спиной. Не должна говорить, но скажу, чтобы не мандражила. Зверюге дали определенный настрой. Он натаскан на твой запах. У него заранее стоит и всегда будет стоять. Сама удивишься, какой он мягонький, пушистый, послушный медвежонок. Игрушечный, Надь. Все эти возомнившие о себе вшивые политики на самом деле разлуке лягушки из папье-маше. Вопрос лишь в том, кто раздувает. Ты, милая Надин, стеклянная трубочка, через которую в него закачают нужную информацию. Ну что, успокоилась?

- Если это так просто, почему не обойтись велосипедным насосом.

- Все, ты меня достала, дорогая. Ночевать останешься у него, утром позвонишь. Чао бамбино! - и соскочила с провода.

День прошел смутно. Приходили нищие, но их Лепехин выгнал пинками. Зинаида Андреевна принесла на подпись какие-то "сметы реконструкции", что уж вовсе отдавало чертовщиной. Какая реконструкция? Чего? Потом возник конфликт между ней и Вадюшей, который посмел появиться с накрашенными губами и подведенными глазами. Вадюша, кажется, уже забыл про Мосла и прилагал все усилия, чтобы обратить на себя внимание сменщика. Думаю, шансов у него еще меньше, чем с Мослом. По сравнению с Георгием Сидоровичем тот был настоящим мужиком, хотя и раздвоенным. А этот, ящеровидный, вообще ни с чем несообразный. То наглел, то начинал лепетать о каких-то мадагаскарских кроликах, которых некому на даче кормить. На меня больше не нарывался: угроза пожаловаться папочке подействовала сокрушительно. Зато отыгрывался на бухгалтерше и Вадюше. Сто раз на дню обещал им поломать ноги, вырвать зубы и выколоть глаза. Причем без всяких причин. Зинаида Андреевна отвечала достойно, в том смысле, что еще неизвестно, кто кому чего вырвет, а Вадюша от ужасных посулов возбуждался и трепетал. Короче, в цирк не ходи. Когда Лепехин расправился с двумя бездомными старушками, забредшими за милостынькой, я не выдержала, попеняла ему: