Однако подобное объяснение сестры отнюдь не способствовало тому, чтобы Бет хоть немного полюбила отца.

Она поставила чайник на плиту и, ожидая, пока он закипит, пошла в кладовую, чтобы принести кофе. Жестянка оказалась пустой.

— Кофе не осталось, — сказала она, сразу же почувствовав себя неуютно. — Наверное, мать и ушла за ним.

— Кофе нет? — заорал он. — Ей известно, что я всегда пью его в одиннадцать.

— Я приготовлю тебе вместо него чай, — поспешно предложила Бет.

— Чай пьют за завтраком. Только работяги пьют чай в одиннадцать часов утра, — презрительно заметил он.

Одним из любимых занятий отца, помимо поддержания «статуса», как он выражался, было насмехаться над привычками «работяг». Он говорил, что работяги хранят уголь в ванной, вытирают нос рукавом и имеют массу других отвратительных привычек. Несмотря на это, джентльменом он оставался только на словах — Бет сама видела, как он мочился из окна своего кабинета, потому что ему лень было спуститься вниз, и он редко брился зимой, не говоря уже о том, чтобы принять ванну.

Бет попыталась умилостивить его, говоря, что мать долго не задержится, и даже предложила съездить в деревню самой, чтобы купить кофе.

— Ну так отправляйся поживее, — резко бросил он.

Бет выглянула из окна на улицу, где лил проливной дождь, и содрогнулась. Она уже промокла сегодня утром, развозя газеты, и ее плащ и ботинки еще не высохли. Но она знала, что если начнет жаловаться, отец ударит ее.

— Могу я тогда попросить немного денег? — спросила она.

— Денег? — взревел он. — Все деньги на хозяйство у твоей матери.

— Но ведь ее нет, — резонно заметила она.

— Тогда возьми из своих, — ответил он.

Впоследствии Бет никак не могла взять в толк, кто дернул ее за язык ответить, что она копит деньги для будущих каникул в Стрэтфорде. Но слова слетели у нее с языка, что уж тут поделаешь.

— Ты больше туда не поедешь, девочка моя, — заявил он, злобно сощурив глаза. — Ты будешь работать все лето. Если ты думаешь, что я стану платить за твои поездки, чтобы ты могла съездить повидаться со своей мегерой-теткой, то ты сильно ошибаешься.

— Но, папочка, Сюзи пригласила меня пожить у нее, — взмолилась она. — Позволь мне поехать.

Он повернулся к ней так быстро, что она не успела увернуться. Одной рукой отец схватил ее за плечо, а другой так сильно ударил в лицо, что Бет налетела на плиту и обожгла руку.

— Ты больше никуда не поедешь, — заорал он. — Отныне на всех каникулах ты станешь работать и отдавать половину заработка своей матери, чтобы покрыть расходы на твое содержание. Ты меня поняла?

Вспоминая эту унизительную сцену, Бет почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы. Он оставил ее с синяком под глазом и с разбитой губой — с теми же увечьями, которые часто наносил матери. Она вспомнила, как, лежа на ледяном полу, проклинала его, поклявшись, что заставит отца заплатить за это.

* * *

— В чем дело? — мягко спросил Стивен, заметив ее слезы, и тут Бет услышала собственный голос, рассказывающий о том, что произошло в тот день.

— Да он просто законченный негодяй, — заявил Стивен, обнимая ее и крепко прижимая к себе, как уже делал раньше. — Неудивительно, что ты так ненавидишь его.

— Я не могла заставить себя признаться Сюзи, почему не могу приехать на самом деле, — проговорила она, вытирая слезы и чувствуя себя легко и покойно в его объятиях. — По-моему, в конце концов я написала, что мне предложили хорошую работу. Впрочем, это не имело решительно никакого значения, потому что, как оказалось, у ее матери случился удар, и вряд ли она смогла бы уделить мне время, не говоря уже о том, чтобы позволить мне остановиться у них.

— Итак, с того дня тебе пришлось работать на каникулах? — спросил Стивен.

Бет кивнула.

— И по субботам тоже, в обувном магазинчике в Гастингсе. Отец заставлял меня приносить домой конверт с зарплатой нераспечатанным. Он забирал себе половину, эти деньги никогда не доставались матери.

Стивен погладил ее по голове и вздохнул.

— Тебе пришлось смириться, я полагаю, если ты хотела поступить в университет?

— Да. Но, думаю, если бы не Сюзи, то я бы ушла из дому, нашла бы себе работу и комнату, — ответила она. — Понимаешь, я часто писала ей о том, что хочу уйти из дому, даже не объясняя почему. В каждом своем ответном письме она умоляла меня не делать этого, она заставила меня поверить в то, что я слишком умна, чтобы застрять на какой-нибудь бесперспективной работе, а на другую, не имея образования и квалификации, я рассчитывать не могла. Ее мнение было единственным, на которое я могла положиться, даже Серене с Робертом я не могла довериться полностью. Думаю, отец постоянно твердил им, что я тупа, поэтому, похоже, они не очень-то верили в мою способность поступить в университет. Они частенько говорили мне, что, наверное, будет лучше, если я пару лет поработаю нянечкой.

— Но они ведь должны были знать или хотя бы догадываться, каково тебе приходилось дома? А вот Сюзанна не знала, так ведь? — резонно заметил Стивен.

— Все было не так просто. Видишь ли, буквально все, мои брат и сестра, учителя, соседи, все они жалели меня. Это было написано у них на лицах. А это подрывает твои амбиции, Стивен, ослабляет твою решимость, заставляет ощущать свою никчемность. А Сюзи не жалела меня, она восхищалась мной. В тринадцать лет я призналась ей, что хочу стать адвокатом, после того как мы посмотрели фильм об одном из них. Наверное, я сумела убедить ее в том, что из меня получится неплохой законник, и она никогда не позволяла мне усомниться в себе. Я всегда чувствовала себя в долгу перед ней за это, я помню, как в день окончания университета думала о ней, и мне хотелось, чтобы она оказалась рядом.

— Очень плохо, что вы перестали поддерживать связь друг с другом. Если бы вы по-прежнему оставались подругами, когда умерли ее родители, то ты могла бы заставить эту свинью, ее братца, поделиться с ней наследством.

— Я знаю, — уныло откликнулась она. — Может быть, если бы мы остались друзьями, я сумела бы давным-давно убедить ее уехать от родителей и начать жить собственной жизнью. С тех пор, как мы снова встретились, я все время об этом думаю.

— У каждого из нас есть свои «если бы», — со вздохом заключил он. — Но, как мне кажется, тебя закружил водоворот бурной университетской жизни, и ты завела себе более интересных друзей.

— Вовсе нет, — возразила она. — Я оставалась одинокой. И больше никогда я не чувствовала себя так, как это было с Сюзи, — никогда.

В словах Бет прозвучала такая горечь, что Стивен повернулся, чтобы взглянуть на ее лицо. Нижняя губа у нее дрожала, а в зеленых глазах притаилась отчаянная тоска. Он вспомнил, что и Сюзанна обратила внимание на печаль Бет, следовательно, когда они дружили, этого не было. Он не сомневался, что разговор о прошлом разбередил какие-то старые раны Бет. Причем эти раны были явно нанесены кем-то в промежутке между ее последней встречей с Сюзанной и поступлением в университет, потому что она сама заявила, что там ей пришлось создавать себя заново.