сорвет теплыми своими пальцами прекрасные растения.

Иду по тундре, не глядя под ноги. Плотные подошвы моих сапог губят тысячи хрупких ледяных созданий.

Не такая ли судьба любых цветов? И сейчас, прощаясь с Чаунской равниной, не теряю ли я ее навсегда? И это оранжевое солнце, расцветающее над далекими горами ослепительным цветком, — не суждено ли ему вскоре склониться к закату, увянуть, потускнеть и исчезнуть?

Область жизни — биосфера.

А может быть, все это навсегда останется во мне. Все сразу — и ледяной сад, и эта равнина, и расцветающее солнце, и оно же — увядающее?..

Но почему же возник этот сад?!

Возможно, замерзающая земля сдавливает тоненькие трубочки — капилляры, пронизывающие всю почву. Вода из этих трубочек выдавливается вверх, как зубная паста из тюбика. И здесь застывает в морозном воздухе.

Возможно, так оно и есть. Догадался. Ну и что? Все та же припорошенная равнина, ледяные сады внизу и расцветающее над горами солнце…

С тех пор прошло много лет. Передо мной аэрофотоснимок. Черные и светлые пятна и прямоугольники озер, извивы реки и многочисленных стариц, темные термокарстовые впадины, тысячи черных крохотных полигончиков, округлые бородавки гидролакколитов…

Аэрофотоснимок красив почти как настоящая тундра. Он притягивает. И вот уж я иду по чавкающему, неверному слою почвы, обходя бугры и полигональные канавы, минуя озера…

Почему так: мало помнить, переживать и даже понимать? Хочется идти…

Моя профессия

В дальних экспедициях, наедине с безмятежной природой, ощущаешь скоротечность собственной жизни и вечное величие Вселенной. Наши заботы и дела, создания рук и ума кажутся такими крохотными, необязательными, недолгими…

Но достаточно вернуться в город, увидеть промышленные районы, карьеры и шахты, гигантские отвалы пород, извлеченных из недр, пашни до горизонта, водохранилища и каналы — начинаешь понимать, что наша деятельность не так уж ничтожна. Во всяком случае, по сравнению с другими геологическими силами.

Мы сами, геологи, из года в год уменьшаем число любимых нами затерянных земель. Мы сжигаем за собой мосты. Находим месторождения, и тотчас по нашим следам ползет техника. Обживаются дремучие уголки. Меняется извечный облик этих мест.

И тогда снова приходят сюда геологи. Раньше были геологи-съемщики и поисковики. Теперь — гидрогеологи и инженеры-геологи. Первые заботятся о том, чтобы обеспечить людей и технику чистой подземной водой. Вторые изучают природные условия, помогая обживать и застраивать территорию.

В Геологоразведочном институте есть специальный факультет инженерной геологии и гидрогеологии. Двум специальностям учат одновременно, считается, что они родственные.

Гидрогеология изучает подземные воды. Можно считать даже, что гидрогеология должна изучать все воды Земли: жидкие, газообразные (пар) и твердые (лед). Изучать гидросферу и криосферу. А это что-нибудь значит! Именно с гидросферой связана жизнь, а с криосферой — крупные колебания климата.

Стало быть, гидрогеология сотрудничает с геохимией и геофизикой, с минералогией и климатологией и еще со множеством других наук.

Вода — полезное ископаемое. Ее ищут так же, как и другие подземные ценности. Проводят гидрогеологическую съемку. Разведывают месторождения, подсчитывают запасы ископаемого (воды) и так далее. В этом гидрогеология смыкается с учением о полезных ископаемых.

Изучая источники подземных вод и артезианские воды из скважин, можно узнать состав горных пород, в которых эти воды находятся. Можно даже обнаружить и месторождения других минералов.

Анализы подземных вод помогают геологу судить о недрах Земли, как анализ крови помогает врачу понять состояние пациента. Существует гидрогеологический метод поисков полезных ископаемых.

Что же тут общего с инженерной геологией? Конечно, вода используется во всех областях человеческой деятельности. Но ведь и другие полезные ископаемые тоже.

При строительстве и других инженерных преобразованиях никак нельзя забывать о воде. Но разве инженер-геолог может пренебрегать другими минералами и горными породами?

Мне не приходилось встречать специалистов, одинаково хорошо знающих и гидрогеологию и инженерную геологию. Подозреваю, что таких специалистов нет.

Мы судим о науках по старинке. Когда-то любая из них была небольшой и не слишком сложной. Со временем это существенно меняется. Науки растут неодинаково. Одни — равномерно и неторопливо. Другие — бурно, давая множество ответвлений. Увеличиваются за десять — двадцать лет в несколько раз.

Очень бурно растет инженерная геология. Она как бы сцепляет «искусственные» сооружения с естественными; «искусственную» природу, созданную человеком и техникой, — с первозданной, дремучей природой. Чем быстрее развивается техника, чем шире развертывается деятельность человека, тем обширнее становится инженерная геология и важнее роль ее.

Меня можно упрекнуть в необъективности. Превозношу, мол, собственную специальность. Но ведь — судите сами — любое более или менее значительное сооружение на земле или в земле не обходится без помощи инженерной геологии. Разве что лачуги да воздушные замки!

Необходимость инженерной геологии люди постигли в древности, две тысячи лет назад.

В те времена возводили немало крупных сооружений. Сооружения строились с излишней прочностью. Экономия никого не интересовала, потому что использовался труд рабов. А этот труд очень дешевый и не требует особой бережливости.

Как-то древние римляне выстроили огромный колизей (строили-то рабы, римляне руководили). Однажды там проводилось празднество: бои гладиаторов, убийства христиан. Возможно, там собирался петь сам император Нерон, которому все зрители должны были кричать «Слава!» и громко аплодировать, потому что, если кто хлопал в ладоши не очень громко, рисковал лишиться головы.

И вдруг в разгар веселья колизей рухнул! Погибли сотни людей.

Специальная комиссия, назначенная для расследования катастрофы, установила, что сооружение строилось без учета подстилающих его грунтов. Грунты оказались под одной частью колизея плотными, а под другой — рыхлыми. Под тяжестью камней и людей рыхлые грунты продавились и колизей развалился.

Как обычно в таких случаях, сурово наказали виновного — архитектора, который поставил свое здание на столь плохом месте. Но самое главное — решено было с той поры проводить исследования грунтов, на которых строили что-либо серьезное. Каждую такую площадку должна была оценивать и принимать государственная комиссия.

Примерно то же происходит и в наши времена. За качество грунтов, лежащих под сооружениями, отвечают (головой!) инженеры-геологи.

Иногда можно услышать: «Больно много теперь ученых развелось, а строить-то им бы у неученых поучиться! Вон церкви сотни лет стоят — не шелохнутся. Петербург-то на болоте поставлен — и ничего. Нынешние коробки быстро подымаются да и быстро рассыпаются».

Конечно, поучиться у древних не зазорно. И есть чему поучиться. Только сравнивать так нельзя. Прежде строили добротно, но дороговато. Да и надо ли строить многие сооружения (скажем, дома) на несколько сотен лет? Достаточно и полсотни. На такой срок их обычно теперь и рассчитывают.

Сейчас мы учимся экономить. Инженер-геолог, помогающий выбрать наиболее устойчивую