— И это все?

— Нет, это еще не все. Поймите, заживление ожоговых ран еще не означает полного выздоровления пострадавшего. Нельзя исключать возможность нарушения функций многих важных органов и систем.

— Чем это грозит?

— Я не могу делать сейчас никаких прогнозов. Бывают разные случаи. Может выявиться тугоподвижность суставов, рубцовые деформации, трофические язвы, влекущие за собой ограничение трудоспособности и даже инвалидность… Нет-нет, не пугайтесь так сильно. Я говорю сейчас в общих чертах. Все это отнюдь не обязательно должно случиться. Пока еще трудно прогнозировать ситуацию. Завтра она станет более определенной, и я смогу сказать вам, чего можно ждать в дальнейшем. Но самое главное — ее жизнь почти вне опасности.

— Скажите, доктор, — тихо спросил Павел. — Эти ожоги… Они… Они у нее на лице?

— Нет. На лице нет ожогов. Большая часть поражений на спине, есть незначительные ожоги на правом плече и правом бедре. После пересадки кожи останутся рубцы, но со временем их не будет заметно. В принципе позже можно 1 будет сделать пластическую операцию и все это убрать… Но пока рано еще об этом думать.

— Да, конечно. Спасибо вам, доктор. Скажите, а я могу… Я могу увидеть ее?

— Она сейчас без сознания. Это результат болевого и целевого медикаментозного воздействия. Она не сможет с вами разговаривать…

— Это не важно. Я просто хочу увидеть ее и побыть рядом с ней. Если это возможно…

— Конечно. Ирина, проводи Павла Алексеевича в палату. Только дай ему халат, пусть накинет…

— Спасибо вам, доктор.

Она лежала на больничной кровати. Опутанная, как паутиной, сетью тонких прозрачных шлангов, которые вливали в нее из каких-то баночек — жизнь.

— Рита, — прошептал он и опустился на колени. Спрятал лицо в больничной простыне, окутавшись запахом хлорки, полностью уничтожившим такой родной запах ее кожи. Ее губ, ее волос, которые всегда пахли свежим хлебом.

— Рита…

Он чувствовал ее дыхание — пугающе тяжелое, хрипловатое, больное. Она никак не реагировала на его присутствие. Она была здесь и в то же время где-то далеко, совсем далеко отсюда, Рита теперь как будто смотрела на него с высоты, смотрела отстраненным и равнодушным взглядом. Павел почувствовал этот взгляд, направленный на него из недоступного сознанию мира, и ужаснулся. Ужаснулся оттого, что не увидел в глазах жены ни боли, ни страха расставания. Но самое главное — он не увидел в них желания возвращаться обратно. Он не увидел в них желания жить…

— Ты справишься, Рита, — дрогнувшим голосом произнес он. — Справишься. Ты ведь не оставишь меня, не сможешь оставить меня здесь, одного;.. Как я смогу жить без тебя, Рита? Знаешь ведь, не проживу, не сумею…

За окном шумел ветер. Осколок неба, вырезанный оконной рамой из бесконечности его пространства, был сплошь усыпан звездами, едва различимыми уже на посветлевшем фоне.

— Ты справишься, Рита, — снова повторил Павел. Потому что иначе все как-то глупо, бессмысленно получается. Какой может быть смысл в жизни, если нет в ней Риты? Молчишь…

Он ласково и нежно, едва касаясь, дотронулся руками до ее холодной щеки.

— Знаю, я виноват. Я виноват перед тобой, прощения мне нет и «быть не может» Я ошибался… Господи, неужели должна быть такой высокой цена прозрения? Теперь, когда я понял наконец, что ты единственная на свете женщина, которую я люблю, ты — самая дорогая, что ты — это жизнь моя, спокойствие, моя радость, Рита… Неужели это должно было случиться, чтобы я вспомнил наконец, как люблю тебя, как сильно в тебе нуждаюсь? Это ведь ком жестоко. Слишком жестоко, Рита…

Она по-прежнему лежала неподвижная и бледная, прежнему не слышала его или просто не хотела слышать.

И тогда он стал тихим шепотом рассказывать ей историю — о том, как много лет назад одна смелая и девчонка решила бросить вызов трусливым парням, она плыла, преодолевая силу течения, преодолевая ей собственный страх, целых три километра по Волге. И плыл вслед за ней такой же молодой и отчаянный парень, который ужасно боялся утонуть, но еще сильнее, чем за себя, боялся за нее. Который бросился вслед за ней, потому что вдруг понял: если с ней что-нибудь случится, он должен быть рядом. Он должен спасти, оградить от беды во что бы то ни стало. В тот момент он не думал, что и сам может не справиться с силой течения и утонуть. Он знал, что не утонет. Потому что не мог позволить себе оставить ее одну…

— Ты помнишь, Рита, — шептал он, уже не пытаясь сдерживать слезы. Никто не увидит этих слез, никто не осудит его за эту слабость. — Помнишь…

За окном светлело небо, а он все продолжал рассказывать ей свою долгую историю. День за днем, месяц за месяцем, год за годом. Нежно прикасался пальцами к ее лицу к волосам, разлетавшимся по подушке алым пламенем. Теперь он знал совершенно точно: Рита слышала его. Никто, ни один самый опытный врач не смог бы убедить его в том, что это невозможно. Павел знал: Рита слышит его. Никто, ни один самый опытный врач не смог бы убедить его в том, что это не возможно.. Он слышал ее голос, видел ее тихую улыбку. Он звал ее за собой, протягивал к ней руки и шептал:

— Вернись, прошу тебя. Вернись ко мне, Рита. День и ночь я буду молить тебя о прощении. Пусть на это уйдут долгие месяцы, годы. И если даже ты так и не сможешь меня простить, все равно, не оставляй меня. Прошу тебя, Рита, не оставляй…

Он не замечал ничего вокруг себя. Ни времени, ни пространства. Была только она — единственная на свете женщина, самый дорогой для него на этой земле человек. Она боролась сейчас за то, чтобы выжить. А он, как когда-то, просто был рядом. Для того, чтобы в любой момент прийти ей на помощь…

Он не услышал, как еще час назад скрипнула за спиной дверь палаты. Не оглянулся и не увидел сына, который вошел и замер в двух шагах, так и не решившись подойти ближе.

Не посмев нарушить его молитву о спасении.

Из дневника Валерии последняя запись

Все-таки странно устроен человек. Ведь я знала, что все так и случится. Что все будет так, а не иначе. И все же в тот момент, когда захлопнулась за ним дверь, я вдруг поняла, что надеялась. До самого последнего момента надеялась…

Глупо всё это. И ни к чему теперь уже вспоминать. Закончилась моя история, нет больше девушки Светы, нет Насти, нет Сергея… Ничего больше нет. Я просыпаюсь по утрам, хожу на работу возвращаюсь с работы…

Наверное, ничем уже теперь не заполнить эту пустоту в душе. Просто придется со временем к ней привыкнуть. Помню, когда-то давно я прочитала в какой-то книге: люди ошибаются, думая, что они непременно должны быть счастливыми. От этого, наверное, все беды… Мы стремимся быть счастливыми, уверенные в том, что именно для этого и родились на свет: А когда не получается, когда счастье не дается в руки, пролетает мимо, равнодушно задев крылом, нам начинает казаться, что жизнь не состоялась… На самом деле, наверное, нужно смотреть на мир по-другому. Нужно понять и примириться с тем, что счастье — редкий подарок, бесценный подарок. Что это не какая-нибудь медаль за доблестный труд, которую можно заслужить. Не медаль, не место на пьедестале почета… Счастье прихотливо, ему нет дела до того, что кто-то заслужил, а кто-то совсем не заслужил его. У него, видимо, свои взгляды на этот счет, свои понятия…