— Тише. Успокойся, слышишь? Это я, я.

Она молчала и смотрела на него с такой тоской во взгляде, что ему даже стало страшно. Он как будто снова увидел перед собой ту девушку в черном платке. «Глупости», — отогнал он от себя навязчивый образ и снова спросил:

— Что случилось? Сон? Тебе страшный сон приснился?

Потянулся к ней, но она настойчиво убрала его руки, замотала головой:

— Не надо. Прошу тебя, не надо. Я сама. Я сама сейчас все расскажу тебе. Только подожди немного, дай мне сил набраться…

Она поднялась с кровати, накинула халат и опустилась рядом, на краешек.

— Понимаешь, Сережа… Ты ведь не знаешь обо мне.

— Успокойся, Света, прошу тебя. Я не думаю, что это имеет значение…

— Не знаешь, — повторила она, словно не услышав его слов — А когда узнаешь, все по-другому будет. Все изменится… Я тебе расскажу сейчас, только сначала…

Он молчал, чувствуя, что не стоит ему сейчас вмешиваться в этот странный ее монолог. Хотя внутри все протестовало. Он-то знает: что бы ни случилось — ничего уже не изменится. Нет в мире такой силы, которая могла бы теперь разлучить их. Не имеет никакого значения все то что было в прошлом…

— Только сначала я тебе сказать хочу, что тебя. С того момента, как только тебя увидела я поняла, что люблю. И наверное, долго еще любить буду, долго буду помнить…

— Да прекрати, — не выдержал он. — Перестань, прошу тебя. Можешь вообще не говорить ничего, потому что прошлое твое.

— Это не прошлое, Сережа, — перебила она его. — Это настоящее. Ты дай мне сказать, ладно? Я ведь обманывала тебя все это время.

— В чем? В чем ты меня обманывала, Света?

— Во всем. Вот ты говоришь — Света, а меня ведь не Светой зовут. Я придумала…

Это было неожиданно. Но он усмехнулся в ответ:

— Детские игры… И как же тебя зовут по-настоящему?

— Валерия. По-настоящему меня зовут Валерия.

Имя это ни о чем ему не сказало. Странно, конечно, было все это слышать от нее, и все же не трагедия.

— Тоже неплохое имя. Но если оно тебе не нравится, я буду называть тебя…

— Не в этом дело. Не потому, что не нравится. Ты не знаешь, кто я. Я Настина сестра.

Сознание продолжало защищаться. Упорно защищаться от надвигающейся опасности, которая теперь стала вдруг ощутимой.

Сергей снова ничего не понял:

— Настина сестра? Ты о какой Насте?

И сбился, не договорив. Потому что вдруг понял…

— Ты о чем?

— Я Настина сестра, — повторила она. — Меня зовут — Валерия. И я специально ту встречу подстроила. Помнишь, каблук у меня сломался. На самом деле все не так было.

Он молчал. Все это казалось настолько странным и непонятным, что он даже не знал, как реагировать. Спросил только:

— Зачем?

— Я ошибалась. Я очень сильно ошибалась, и это единственное мое оправдание. Вряд ли ты сможешь его принять. И я тебя понимаю. Такое не прощают. Только я хочу, чтобы ты знал: я ошибалась, Сережа. Если бы я могла сейчас изменить хоть что-то. Вернуть время назад… Но ведь это невозможно.

Он слушал ее и медленно начинал понимать: перед ним — та самая заживо сожженная девушка из его ночных кошмаров. Два абсолютно противоположных образа — черный и белый — сознание отчаянно не хотелось соединять в один. Это было немыслимо, непостижимо…

— Я не верю тебе, — прошептал он. — Этого быть не может. Я видел ее, Настану сестру. Она была не такая…

— А какая она была?

— Она была… Она была черная.

Он и сам вздрогнул от своих слов. Почувствовал, какую невыносимую боль причинили они этой девушке, пока еще им не разгаданной. Но было поздно.

— Ты правильно сказал — черная. Черная, дотла выжженная. Это только потом, когда тебя встретила, я изменилась. Я тебе расскажу сейчас все. Только не перебивай меня. И не торопи. Мне многое сказать тебе надо. Ты просто слушай. Слушай меня, а потом сам решай, как быть…

И он стал слушать ее, не перебивая. Она оговорила не торопясь, медленно, отдаваясь воспоминаниям целиком и без остатка. Он слушал ее и представлял себе — маленькую Леру, крошечную Настю. Рыжеволосого гиганта с улыбкой ребенка на лице. Точно такой же улыбкой, которая так часто озаряла Кнопкино лицо. Он видел, как наяву: ночь, плач женщины в соседней комнате. Потом — похороны. Первые похороны в жизни маленькой Леры. Вторые похороны…

Потом появилась снова эта кошка — черная, с белыми пятнами. Вот, оказывается, откуда она взялась. Потом снова появилась Кнопка, и долго она еще стояла у него перед глазами. Но потом и она исчезла.

Осталась только она — Валерия. Одна, посреди огромного и холодного мира. Совершенно одна… А потом рядом с ней появился мужчина. Сергей долго и отчаянно сопротивлялся. Он не хотел узнавать в нем своего отца.

Это было невыносимо, это никак не укладывалось в сознании.

— Ты не думай, — говорила она ему, — не думай, между нами не было ничего. Не было, но могло бы быть…

Захотелось крикнуть ей: «Замолчи! Замолчи, прошу тебя, перестань нести этот бред…»

Но сил уже не оставалось. Он не смог произнести ни слова и продолжал слушать ее.

А она все говорила…

Себя в этом рассказе он уже не узнал. Он видел лишь какого-то глупого, слабого, доверчивого теленка, которого тянет за собой на веревочке насмешница-судьба. Слишком слабого, слишком доверчивого.

Совсем не жалко его было. Было просто смешно…

И он стал смеяться, заглушая ее слова, которые теперь уже ровным счетом ничего для него не значили. Невозможно было удержаться от этого смеха. Смешны были оба — и сын-теленок, и папочка-идиот. Вполне достойны друг друга…

Она просила его остановиться. Она плакала, но слезы ее тоже были смешны, и он смеялся еще сильнее, потому что комедия, разыгравшаяся сейчас в его воображении, была достойна этого смеха. Она была достойна самых бурных аплодисментов — и он стал хлопать, что было сил хлопать в ладоши и смеяться, выражая свой дикий восторг, свое бурное восхищение… Никогда в жизни ему не было так смешно.

Потом вдруг смех его резко оборвался. Улыбка застыла на лице окаменевшей гримасой.

Рядом с ним сидела какая-то девушка. Он как будто совсем забыл о ее присутствии, отдавшись своему смеху.

Она снова начала что-то говорить. Смысл сказанных слов ускользал от него, и он уже не понимал — кто она, зачем она здесь. И кто дал ей право говорить сейчас с ним о его матери. Кто дал право произносить ее имя…

— Замолчи! — выдохнул он наконец, но она его будто не услышала и продолжала.

Он уже не слушал ее. Она все время твердила о какой-то ошибке, а он смотрел по сторонам и не мог понять, как он здесь оказался. В этой комнате, в этой душной клетке, где стены смыкаются почти вплотную, куда не проникает ни воздух, ни солнечный свет…