воды сделал возлюбленной несколько быстрых поклонов головой, негромко покрякивая, столкнул ее в воду и, опьяненный любовью, поплыл у нее на спине. Течение несло их вниз…

Вслед за первой вспышкой страсти последовала вторая, еще более бурная — утка едва успела оправить свои взъерошенные перья.

Они вышли на берег. Солнце обливало их теплом. Вешние воды, бегущие с гор, пахли дикой геранью и свежестью. Река плескалась о берег. С поля доносился запах разогретой земли. В синевато-зеленой воде отражались покрытые свежим пушком ветви старых верб, белое брюшко сороки, трудившейся на одной из них над устройством гнезда, и пестрые тела утиной четы.

Селезень подремывал. Утка махала крыльями, словно собиралась взлететь, и приводила в порядок растрепанные перья. После первой неудачи, она терпеливо ждала удобного случая, чтобы снова пытаться бежать. Когда умиротворенный любовник лег на землю, утка приблизилась к нему и кончиком бледно-розового клюва стала легонько пощипывать его темно-зеленую голову. Она всегда прибегала к этой хитрой ласке, когда ей нужно было успокоить его и усыпить, но на этот раз он не поддавался. Его чуткий слух и острое зрение были начеку. Он вслушивался в распевные покрикивания пахарей, в далекий скрежет стального плуга, в приглушенный размеренный грохот сукновальни, над закоптевшей крышей которой вилась тонкая струйка дыма. Сквозь негромкий плеск реки его слух умел различить малейший шум, предвещавший опасность. Он узнавал отрывистое, быстрое чириканье встревоженного дрозда, предупреждавшее о чем-то недобром, улавливал шаги деревенского охотника Таке, который вот уже два дня выслеживал их по всему берету, — это под ним так гулко прогибалась разогретая земля.

Однажды Таке удалось их подстеречь из ракитника на том берегу. Селезень первым заметил его и начал отчаянно звать подругу. «Кря-ак, кря-ак! — кричал он ей. — Улетай! Улетай скорее!»

Дуло одностволки было нацелено прямо на него, но он предпочитал умереть, чем улететь без нее. Все же утка вовремя успела взлететь — дробь дождем посыпалась в реку. В другой раз их выследил ястреб. Они нырнули в воду. Настойчивый стервятник долго кружил над рекой и пикировал на утиную пару, как только они показывались на поверхности. Лишь совеем обессилев от своих яростных нападений, ястреб прекратил охоту, но продолжал следить за нами с верхушки высокого вяза.

Ласки утки становились все нежнее и усерднее. Селезень жмурился от удовольствия и подрагивал своим коротким хвостом. Вдруг послышался резкий свист крыльев. Самец привстал, тревожно вытянул шею и поглядел на небо. Над ними вился крупный селезень. Хорошо было слышно, как при взмахе крыльев трутся друг о друга его жесткие перья. Это был вдовец или брошенный подружкой самец, который задумал отбить у него возлюбленную.

Селезень ответил на вызов угрожающим кряканьем, поднялся в воздух, сделал круг над рекою и бросился на чужака. Соперники забирались все выше в синее теплое небо, оглашая окрестности непрерывным криком. Крылья со свистом резали воздух. Каждый стремился взлететь выше своего противника. Несколько пахарей, заслонившись от солнца ладонью, наблюдали за поединком.

Высоко в поднебесье соперники сблизились, схватили друг друга за шею и начали наносить удары крыльями. Особое, приглушенное кряканье сопровождало схватку, перья и пух кружились в воздухе. Бесформенным клубком они медленно падали на землю. Один из пахарей бросил в них палкой, но промахнулся. Виновник драки отделился от соперника и обратился в бегство, а вдогонку ему неслось сердитое кряканье победителя.

Прогнав подальше незваного гостя, исполненный гордости, селезень вернулся на старое место, но его подруги там уже не оказалось. Берег был пуст. Он страстно звал ее. Встревоженный, рыскал по кустам, забыв всякую осторожность, описывал широкие круги по воде. Затем перебрался на противоположный берег и стал обыскивать затопленные заросли тростника. Время от времени он замирал и прислушивался: не подаст ли она голос? Не плывет ли уже к быстрине? А может, она притаилась на припеке? Он еще раз переплыл реку и вернулся туда, где ее оставил. Совсем покинуть это место он не решался и, лишь набегавшись вокруг, поднялся в воздух, чтобы оглядеть берег сверху. Он взлетел высоко в небо. Под ним расстилалось свежевспаханное коричневое поле с зелеными островками проросшей озими. Селезень увидел синюю цепь далеких гор, белую колокольню сельской церквушки, убегавшую за горизонт дорогу, но утки не было и следа. В отчаянии он плюхнулся на воду и медленно поплыл по реке. Появилась утка неожиданно, как бы камнем свалившись сверху с обмякшими крыльями. С радостным кряканьем самец набросился на нее, снова объятый порывом страсти…

Под вечер, примирившиеся и счастливые, они полетели вниз по реке, чтобы провести ночь на полуразрушенной плотине старой заброшенной мельницы.

2

Дни становились все теплее. Запестрели травы. Поле дышало запахами цветов и боярышника. И небо и вода отражали зеленый наряд земли. Зашумели листвой молодые вербы, а на ветвях старых деревьев повисли мохнатые сережки. Земля перестала куриться.

По ночам поднимавшаяся над ней теплая волна разносила дурманящий аромат молодой зелени. Вовсю заливался перепел. Резвясь, гонялись друг за другом сороки. Заняли у берега свои прошлогодние места птица-рыбарь и аист. В воде нерестилась рыба, и ночи напролет квакали лягушки.

Утка снесла седьмое яйцо. Она была все так же прожорлива, но, несмотря на это, быстро худела. Ее общипанная грудка стала совсем безобразной. А тело с каждым днем делалось горячее и горячее. Самец становился все более буйным и неистовым. Запахи трав и нагретой реки распаляли его ненасытную страсть. Он преследовал свою возлюбленную на каждом шагу, объятый недобрым предчувствием, что скоро потеряет ее навсегда. Подозрения терзали его, и он часто обрушивал на утку жестокие побои, которые сменялись бурными ласками.

Вечерами они все так же улетали к старой плотине, а рано утром возвращались или паслись на нежной молодой травке заливного луга. По берегу часто проходил Таке, раздавались выстрелы, и в небе метались встревоженные утиные пары.

3

Как-то под вечер они готовились лететь к мельнице. Солнце — большое и теплое — уже трепетало над дальним концом поля. Его почти стелющиеся лучи золотили верхушки травы. Зарумянилась водная гладь, серебрились в воздухе обрывки паутины. Наступал обычный весенний вечер.

Еще днем утка снесла свое последнее яйцо и вернулась к любовнику, чтобы навсегда распрощаться с ним.

Тело ее горело. Есть почти не хотелось. Изредка она лениво ныряла и доставала со два реки какую-нибудь улитку или несколько икринок, прилипших к водорослям. Потом словно застывала, неподвижная и отрешенная. Напрасно селезень навязывал ей свою нежность. Утка была равнодушна и невозмутима. Они лежали на берегу, греясь на солнце, и молча слушали журчанье реки. Селезень не спускал со своей подружки глаз,