За дверью послышался скрип снега. В щели вспыхнула полоска желтого света. Глаза зверька на мгновенье сверкнули, словно пара изумрудов. Дверь со стуком распахнулась. Показался человек, окутанный облаком пара. Войдя в хлев, он поднял фонарь над головой и огляделся. За ним вбежал лохматый пес и остановился у его ног. Пятно света, словно большая желтая бабочка, скользнуло над головами волов и озарило угол со сбившимися в кучу хохлатками. Крестьянин что-то проворчал себе под нос, глянул вверх и увидел дыру со свисающими клочьями соломы. Он выругался и пнул пса ногой.

В тот же миг лиса выскочила из-под яслей и одним прыжком метнулась к двери, которую крестьянин оставил открытой. Пес, получивший пинок, не успев взвизгнуть, с хриплым ревом бросился в погоню за лисой. А та, подбежав к плетню, со змеиной ловкостью перемахнула через него. Пес захлебывался лаем, крестьянин бежал с фонарем и кричал:

— Ату ее! Ах, чертовка разэтакая…

Когда село осталось далеко позади, лиса поняла, что ушла от погони, но продолжала бежать, поскуливая от страха. Только добежав до зарослей вербняка на берегу речки, она перевела дух и облизала острую мордочку розовым языком.

В селе все еще лаяли собаки, слышался гомон; людских голосов. Лиса несколько раз опасливо оглянулась, выбралась из вербняка и потрусила к лесу.

Наступил рассвет. Стволы деревьев все отчетливее выступили из темноты. Вода реки подернулась синевой. Горизонт раздвинулся, обнажив низкое свинцовое небо. В холодном воздухе мелькали легкие снежинки. На заснеженный лес надвигался туман.

Поблизости промчался заяц, петляя и делая огромные прыжки. Но лиса, казалось, не заметила его. Она еле плелась, загривок и спина сплошь заиндевели. У опушки леса она остановилась, повернула голову в сторону деревушки и хрипло залаяла…

Добравшись до дикой яблони, утолила голод, забилась в нору и заснула…

Лиса спала, свернувшись клубком. Время от времени она вздрагивала и тихонько скулила. Ей снились хлев, крестьянин с фонарем, большой лохматый пес…

Перевод В. Поляновой.

СМЕРТЬ ПТИЦЫ

Я хотел рассказать тебе об этом, когда после охоты на бекасов мы сели передохнуть у обочины дороги, неподалеку от небольшой деревушки, саманные ограды и колючие плетни которой, затененные ветками верб, утопали в рубиновом пламени заходящего осеннего солнца.

Помнишь эти звезды, что каждый вечер сияли во всем своем огненном великолепии над дальним краем леса? Казалось, из гигантской бочки над миром проливалось пьянящее вино. Глядя на них, мы испытывали желание отправиться туда, где, думалось, увидим иной мир — солнечный и прекрасный, мир, который нам грезился в детских снах.

Я забыл рассказать тебе тогда про этот случай потому, что мысли наши все еще были поглощены охотой. В памяти вновь и вновь оживали впечатления дня: влажный лес с медно-красной листвой, тихий нежный шепот бекасов, стойки наших собак, эхо выстрелов и едкий запах порохового дыма, особенно резко ощутимый в лесу, на свежем воздухе.

С другой стороны, вроде бы как-то неловко говорить о подобных вещах теперь, когда на всей земле война уносит тысячи, миллионы человеческих жизней. Разве смерть птицы, о который я хочу тебе рассказать, может сравниться с гибелью человеческого существа?

И все-таки, мне кажется, я понял, что такое смерть, именно благодаря той птице, которую убил по ошибке.

Случилось это в конце прошлой суровой и затяжной зимы на обрамленной венцом гор болотистой равнине, где мы с тобой не раз подстерегали диких уток.

День выдался холодный, ветреный. Гонимые сильным северным ветром, сотни перелетных птиц, спасаясь от холода и голода, слетались к околице села. Стаи певчих дроздов и скворцов, золотоглазых куликов, горихвосток с широкими траурными крыльями, овсянок и голубей, подхваченные ветром, покидали равнину. Все это пернатое население искало укромный уголок, где бы можно было вздремнуть, подкрепиться и отогреться после долгого пути с юга.

Петляющая среди сельских огородов речушка с высокими, густо поросшими ивой берегами, служила птицам путеводным знаком. Перелетев через верхушки ив, они садились на берегу — там ветер был послабее и земля не скована морозом.

Шагая вниз по течению, я спугнул несколько стай диких уток. Охота была легкой, добычливой. Восемь чирков из тех, каких мы, охотники, называем черными, вскоре повисли у меня на патронташе. Обессиленные ветром, всю ночь не сомкнувшие глаз, кружа над мерзлыми болотами, птицы подпускали меня близко и легко становились жертвой моих выстрелов.

К обеду с севера надвинулись мрачные тучи — свинцовые, снеговые. Над равниной разгулялась вьюга. Караван диких гусей пролетел над рекой и пропал за белой пеленой огромных снежных хлопьев, косыми лентами падавших на землю.

Я укрылся от непогоды, в пастушьей хижине, соломенная кровля которой шуршала у меня над головой.

Час спустя ветер стих. Снег перестал. Небо раздвинулось, равнина забелела снегом — широкая, спокойная, чистая.

Удачная охота, белая равнина, покрытая пушистым мартовским снегом, идти по которому было одно удовольствие, — чистота его, казалось, проникала в душу, — пробудили во мне беспричинную радость, охватывающую человека при мысли о чем-либо прекрасном, светлом. Любо было шагать среди этого кроткого белого безмолвия, слушать шуршание одежды, мерное постукивание ружейного ствола по железному кольцу рюкзака.

До сумерек оставалось часа два, снег наполнял недвижный воздух светом, за полурастаявшей грядой облаков виднелся диск солнца, похожий на окутанную мглой лампу.

Удалившись от речки, я зашагал напрямик в сторону города. Шел я вдоль оросительной канавы, доверху наполненной снежной жижей.

Далеко впереди зеленым зеркалом на белом покрове растекалось небольшое озерко. Несколько кустистых верб одиноко стояли над ним, их голые ветки слабо отражались в прозрачной воде.

Не доходя шагов пятидесяти до озерка, я заметил на воде птицу. В своей неподвижности она была похожа на круглый черный комок.

Стоило мне остановиться, как птица повернулась в мою сторону, и я увидел настороженно приподнятую головку. Похоже, она была одного вида с теми, что висели у меня на боку. Птица готовилась взлететь. Это было заметно по легким, едва уловимым движениям, исполненным тревожного трепета.

Тебе ли не знать, дружище, как наш брат лихорадочно хватается за ружье при виде неожиданно подвернувшейся дичи. Кровь приливает к голове, а ты стоишь не дыша и не сводишь с птицы или зверя глаз. Неодолимая охотничья страсть сжигает душу. Ты весь дрожишь от страха, что упустишь миг, в который нужно выстрелить…

Смекнув, что птица может улететь за вербы и скрыться с моих глаз, я решил стрелять, не дожидаясь взлета. Взвел курки и, когда мушка легла на темное пятно, нажал спуск…

Сквозь легкий дымок я увидел, как