— Что произошло? — встревоженно спросила Ванда.

— Меня обвиняют, будто я напал на омоновцев.

— Но это же полный абсурд! — воскликнула она.

— В том-то и дело, что абсурд. По этому он столь и опасен. Тем абсурднее обвинение, тем больше шансов, что оно будет доказано. С этим я в жизни уже столкнулся. Пойдем в дом, пора спать.

Я уже привык к тому, что организация работает тут четко. И рано утром, когда еще в пространстве между гор не полностью исчезли темные ночные сгустки, в доме появился знакомый мне Асламбек. Он терпеливо ждал, когда мы все вытрясем из себя остатки сна. Дольше других это делал Павел, он был настолько недоволен нашим ранным подъемом, что даже не смотрел на нас, а вместо этого что-то недовольно бурчал себе под носом.

И все-таки, когда мы покинули дом Фатимы, село еще спало. Судя по ясному безоблачному небу день обещал быть жарким. Мы стали подниматься в горы.

— Далеко идти? — спросил я нашего проводника.

— Не очень. Но дорога предстоит трудная. Зато можно часто отдыхать, там никого нет, — обнадежил нас Асламбек.

Отдыхать действительно пришлось часто, иначе мы бы просто никогда не дошли бы до цели нашего путешествия. Само же оно оказалось очень тяжелым. Мы взбирались по склону, где не было никаких тропинок. Асламбек был абсолютно прав, здесь в самом деле почти не ступали человеческие ноги. Надо быть полным идиотом, чтобы шагать по этим кручам, когда в мире есть столько удобных прямых тропинок.

Внезапно на очередном привале Павел вдруг швырнул автомат на землю.

— Не желаю больше лезть на эту чертову гору! — громко произнес он. — Я не скалолаз. У меня нет сил. Пусть кто-нибудь объяснит, зачем мы это все делаем. Посмотрите, — протянул он руки ладонями вверх, — все в крови.

Павел не обманывал: он действительно стер с ладоней кожу до мяса. Я посмотрел на проводника и увидел на его лице презрительную улыбку. И внезапно я почувствовал злость. Я подошел к дезертиру.

— Чего стонешь, — прикрикнул я, — не хочешь идти вверх, можешь спускаться вниз. Никто тебя за собой не тянет. Там, в село как раз придут скоро федералы, объяснишь им откуда ты и что здесь делаешь.

Павел ничего не ответил, лишь хмуро посмотрел на меня. В его глазах я прочел большое желание ударить меня.

Внезапно я положил руку на его плечо и заставил его последовать за мной на край небольшой площадки, где мы устроили очередной привал.

— Слушай, земляк, ты же как и я — русский, — тихо произнес я. — Взгляни на ухмыляющеюся физиономию Асламбека, он презирает нас, считает слабаками. И не он один. Я это понял еще в прошлую войну. Потому-то они и взяли автоматы в руки, они уверены, что смелее, ловче нас, гораздо лучше нас воюют, а значит должны нас победить. Пока они не убедятся, что мы сильнее их во всем, они не прекратят сопротивление. А такие, как ты, лишь усиливают в них эту уверенность. А потому не скули. Всем тяжело. Вон Ванда женщина, а слова не скажет. Но ей не меньше тяжело, чес тебе. Слышишь, как громко дышит. Я понимаю, что ты попал сюда не по своей воли, тебя как скот привезли на эту живодерню. Но коли уж оказался между жерновами этой мясорубки, придеться делать невозможное. А не хочешь… Вон лежит автомат, пусти в себя очередь. Я покажу, как это сделать так, чтобы умереть быстро и без больших мучений.

— Домой хочу, — вдруг тоскливо произнес Павел. — Там сейчас сенокос. У меня бабушка в деревне. Когда я в школе учился, все лето проводил у нее. Косить мне очень нравилось. И вообще, я бы хотел жить в деревне.

— Если не будишь скулить, есть шанс, что попадешь к бабушке. А теперь либо вверх, либо вниз. Решай сам. Только учти, я не отец Борис, душеспасительные разговоры вести больше не намерен. Оставлю тебя на месте — и дальше выкручивайся как хочешь.

— Я с вами.

— То есть наверх. И правильно. Зачем отрываться от коллектива.

Наши мучения завершились к полудню. Внезапно мы оказались в малюсенькой лощинке. В первые минуты мы ничего не заметили, но приглядевшись, увидели, что находимся в высокогорном лагере, только тщательно замаскированном. Все строения были укрыты ветками столь умело, что даже вблизи казалось, что кроме деревьев здесь ничего больше нет.

— Пойдемьте знакомиться, — сказал Асламбек. — Вот здесь вы поживете несколько дней.

— Они предупреждены о нашем прибытии? — не без тревоги спросил я.

— Не волнуйтесь, вас давно ждут. Даже встречу торжественную, наверное, готовят. Тут все люди Сулеймана.

Лагерь был не такой уж и маленький; как я потом выяснил, одновременно тут могли находиться до пятидесяти боевиков. Асламбек повел нас к землянке. Это было мощное сооружение, способное выдержать удары с воздуха. Мы спустились на несколько ступенек вниз.

Внутри землянки находились несколько боевиков. Но командира было видно сразу. Это был высокий человек, среднего возраста, разумеется, с бородой.

— Вот привел, — с почтением, даже с робостью доложил Асламбек.

— Арчил Аушев, — представился он. — Добро пожаловать.

Эта фраза проявления традиционного гостеприимства в данной ситуации звучало более чем двусмысленно.

Мы тоже назвали себя. Почему-то самый большой интерес вызвал у предводителя боевиков отец Борис. Он внимательно рассматривал его, словно пытаясь определить, что это за странная птица залетела в его высокогорное гнездо. Что касается моей персоны, то он лишь мельком взглянул на меня. Я даже почувствовал нечто вроде ревности, так как за последнее время я привык чувствовать себя в центре всех происходящих с нами событий.

— Мы приготовили для вас помещение, — сообщил нам Аушев. — Будет тесно, но другого у нас нет. Зато можете жить спокойно, сюда никто не нагрянет. Мы еще поговорим, — пообещал он. — А сейчас вас проводят к месту постоянной дислокации. И еще: вам придеться сдать все имеющееся у вас оружие. Таков у нас тут закон.

Последние его слова заставили меня насторожиться, так как показались весьма знакомыми.

В землянку вошел боевик.

— Это Шамсудин Мамаев, — представил его Аушев. — Ему приказано вам помогать, если у вас возникнуть какие-нибудь трудности.

Шамсудин был молодой, очень красивый кавказец, я бы сказал с классической внешностью горца. У него было все черное: волосы, большие глаза, куртка и брюки. Лицо поражало свои гордым, я бы даже сказал надменным выражением, которое особенно подчеркивал орлиный нос. Почему-то этот Шамсудин сразу же вызвал у меня настороженное к себе отношение.

Что касается Шамсудина, то он не обращал на нас почти никакого внимания, зато не отрывал горящего взора от нашей спутницы. Я видел, что Ванда была смущена столь откровенным и повышенным вниманием к своей особе. Но горец не обращал на эти мелочи никакого внимания, он продолжал жечь молодую женщину огнем своего взгляда. Я подумал о том, что этот парень привык к легким победам и не исключено, что надеется одержать ее и на этот раз. Что ж, поглядим, чем все это кончится, не без ревности подумал я.