– Здорово, больной! – приветствовал его капитан, отклеиваясь от косяка. Нынче он был в штатском, так что мог позволить себе стойку «вольно». – Явился – не запылился! Двигай за мной.

– Куда? – односложно спросил Серж, пытаясь сообразить, что бы это значило.

– На медосмотр.

Серж вздрогнул, поразившись совпадению, и молча повиновался. Они сели в машину и двадцать минут спустя вышли из нее у корпуса психиатрической больницы.

– Сейчас дяденька профессор тебя осмотрит, – сообщил капитан. – Больно не будет, не бойся, он не кусается.

Серж снова вздрогнул и покорно прошел в кабинет. Капитан остался ждать в коридоре. Через некоторое время румяный веселый профессор вышел к нему и произнес, разводя руками:

– Нет, дорогой товарищ, это не наш клиент! Нервишки, конечно, ни к черту, но не наш, нет, не наш!

Через плечо профессора Сидоров заглянул в открытую дверь кабинета: Серж стоял у распахнутого окна, неотрывно глядя в сад.

– Там ваш коллега, – обернувшись, сообщил он капитану. – Не вы ли его пристроили на казенные хлеба?

Сидоров вошел в кабинет, выглянул в окно и увидел на лавочке под деревом полковника Лапокосова в байковой пижаме нежно-голубого цвета. На другом конце скамейки, держа воображаемый руль и однообразно урча, сидел человек в светло-зеленой пижаме. Вдвоем они сильно смахивали на пару волнистых попугайчиков.

– Очень, очень интересный случай, – тоже подойдя к окну, оживленно произнес профессор.

Будто почувствовав, что о нем говорят, Лапокосов неожиданно поднял голову и посмотрел в сторону окна. Глаза его остановились на Серже, полковник побагровел, всплеснул руками, набычил голову и выразительно зашевелил губами. Слов слышно не было, но, судя по выразительной артикуляции, произносимые полковником слова не являлись популярными русскими ругательствами, хотя выражение лица не оставляло сомнений в том, что Лапокосов в ярости.

– Что это он говорит? – вздрогнув, спросил Серж.

– По-аглицки матерится, батенька! – с удовольствием ответил профессор. – Очень, очень интересно!

– Профессор, можно вас? – В кабинет заглянул озабоченный амбал в белом халате. – У нас там Наполеон сцепился с Цезарем…

– Простите, я должен идти. – Профессор быстренько выпроводил гостей из своего кабинета, запер дверь и побежал по коридору за амбалом.

Капитан отвез Сержа домой, вместо прощания произнес:

– Ну, извини. – И поехал дальше, сам себе обещая впредь держаться подальше от этих двух ненормальных, Максимова и Лапокосова. Решил же забыть всю эту дуристику, так нет, опять впутался. Значит, и сам дурак…

Я, Зинка и Дон пили чай у меня на веранде, поглядывая в окно: во дворе резвились овчарки.

– По-моему, я эту собаку знаю, – сообщила я Зине. – Кажется, это Карменсита, милицейская овчарка. Ее давно ищут, но ничего, подождут еще немного, даже ищейка имеет право на личную жизнь.

Дон неожиданно энергично кивнул, я посмотрела на него с интересом. Удивительное дело, за все время завтрака он ничего не разбил, не опрокинул, не порезался и не подавился. Очевидно, это была Зинкина заслуга. Дело не в том, что вишневым вареньем она кормила его с ложечки, заботливо собирая косточки в ладошку, а на горячий чай старательно дула и только потом поила Дона; нет, само присутствие Зинки в его жизни превратило дико невезучего парня в совершенно нормального. Полагаю, Зинкина удачливость компенсировала его невезение.

Мне стало интересно, зависит ли благотворное влияние кузины на Дона от расстояния между ними. Отодвинув на время в подсознание загадку Сержа, я вместе с Иркой поставила эксперимент.

Кузину, невзирая на протесты и уверения, будто съестного у нас в доме хватает, мы послали на рынок за покупками – пешком через поля, причем Ирка неотрывно следила за ней в бинокль, чтобы заметить, на каком расстоянии от дома ее воздействие на Дона сойдет на нет. Дону были выданы три банки тушенки из Иркиных запасов, по одной жестянке сгущеного молока, зеленого горошка и кабачковой икры и консервный нож – прибор не электрический и для нашего американского гостя непривычный. Каюсь, эксперимент была рискованный, но ничего страшного не случилось. Зинка уходила все дальше и дальше и наконец совсем скрылась за лесополосой, а Дон благополучно открыл все консервы и даже не оцарапался!

– И куда нам столько тушенки? – опустив бинокль, недовольно спросила Ирка, оглядывая заставленный консервами стол.

– Не волнуйся, не пропадет, – успокоила ее я.

За дверью дуэтом просительно поскуливали вечно голодные собаки, на табурете у стола, не сводя немигающего взгляда с консервной банки, сидел кот.

– Тушенки хочешь? – спросила я его.

Тоха беззвучно открыл треугольный рот, потянулся и вонзил когти в край стола.

– Брысь, зараза! – Ирка смахнула кота с табурета полотенцем.

Я посмотрела на царапины, оставленные на столешнице кошачьими когтями, и в голову мне пришла интересная мысль. Секундочку, сейчас проверим…

– Ирка, иди сюда!

– В чем дело? – Подруга подошла ко мне поближе.

Ногой я мягко вытолкнула Тоху из-под стола, схватила его так, как он не любит – поперек живота, подняла повыше и поднесла растопыренного кота к Ирке.

– Спятила?! – Закрываясь, подруга инстинктивно вскинула руки ладонями наружу.

– Гипотеза подтвердилась! – радостно сообщила я вырывающемуся Тохе, отпуская его на пол.

Должна признаться, как только я узнала историю Дона, в частности о его встрече с Пиктусовым, у меня появилась безумная мысль провести оперативную коррекцию судьбы доктора. А почему нет? Око за око, шрам за шрам! Но как это сделать? Ни я, ни Ирка не умеем обращаться со скальпелем, Зинка, по диплому профессиональный модельер-конструктор обуви, конечно, умеет кроить не только ткань, но и кожу, но не живую же! Прямо хоть иди, спешно записывайся на краткосрочные курсы пластической хирургии!

Задачка была отложена до лучших времен, и без того проблем хватало. И вот, спасибо Тохе, я нашла ответ хотя бы на один из мучающих меня вопросов: прооперировать Пиктусова могут кошки! А что? Кто видел, какие тонкие, глубокие разрезы оставляют на ладонях неосторожных людей острые кошачьи когти, поймет, что идея была сколь безумна, столь и гениальна.

Зинка, правда, сначала пыталась меня высмеять, но Ирка и Дон выслушали внимательно.

– Бред собачий, – безапелляционно заявила Зинка, разгружая сумку с покупками.

– Кошачий, – поправила я. – Ирка, не почистишь рыбу? Я не могу, она еще живая, мне ее жалко. Не люблю я эту японскую кухню…

– Почему – японскую? – заинтересовалась Зина.

– Потому что начинается с харакири, – объяснила я, доставая из ящика стола острый нож и рыбочистку.

– Это интересно, – задумчиво произнес Дон.