– Слышат. Даже на большом расстоянии. А вот люди не всегда… даже вблизи.

Не найдясь с ответом, он привязался к официанту – показалось, тот подал неразогретое мясо. Тут же стало стыдно, в порядке компенсации он оставил большие чаевые, о чем через полчаса уже жалел.

В гостиницу возвращались в молчании. Внутри разгоралась обида на то, что стараний не оценили. Проклятые киты в очередной раз вставали на пути, будто они были всё, а Рогов, человек разумный, ничто! Поэтому разумным быть не хотелось – хотелось отдаться тупому природному чувству и, как положено, покрыть самку.

Он рассчитывал на хорошо знакомую механику, когда система отработанных действий ведет к однозначному результату. Главное – не сбиваться с ритма, не реагировать на женские уловки, уводящие с торной дороги в дебри, созданные для того, чтобы запутать, завлечь вглубь, где топи и болота. А если попал в топь, тебе кранты. Тебе протянут, пожалуй, хворостину, но вытаскивать не станут, и ты всю жизнь проведешь, погруженный в трясину, пока, пустив пузыри, окончательно не уйдешь на дно…

Это была не трясина, скорее, водоворот. Не успели включить свет, как рот оказался залеплен, и его повлекли на двуспальную кровать, по пути расстегивая рубашку. Он стаскивал с себя одежду, не прекращая целоваться, даже не понял, что остался в носках. Успел разве что удивиться горячему (ну очень горячему!) телу, чтобы тут же свиться с этим телом в клубок, раствориться в нем и опять сделаться бандерлогом, который смотрит в глаза гигантскому питону. Сверху, снизу, упав на палас – он плохо соображал, когда и что происходило, все это мелькало, как в калейдоскопе. А на пике он и вовсе утратил чувство реальности, только искорки мелькали перед глазами, будто он на несколько секунд ослеп.

Она всегда отдавалась, как в последний раз, но тут был выход за обычные пределы, что слегка пугало. И Рогов, утишая дыхание, отодвигался от пышущего жаром тела, подсознательно боясь то ли сгореть, то ли получить ожог. Что это было? «То и было…» – ответил он себе, втягивая ноздрями витавший в воздухе запах. Ему не хотелось вдыхать этот аромат, возбуждавший до неистовства, и он накрыл лицо одеялом, а потом и вовсе встал, прошлепал в ванную.

Только там он обнаружил, что на нем носки. Снял их, повесил на радиатор и, взглянув в зеркало, увидел там нечто взъерошенное, с потной физиономией, вроде как в душевую после смены зашел шахтер. А тогда и надо быть шахтером – грубоватым, даже циничным, иначе не устоять.

– А помнишь, – сказал, закуривая перед балконной дверью, – как ездили сюда лет пять назад? И я презервативы купил? Думал: прибалтийские, качественные, не то что наши. А они рвались один за другим…

Он скабрезно хихикнул. Свет не включали, и оставалось лишь гадать о реакции: лицо могло быть недовольным, даже с гримасой брезгливости, но его бы это устроило – нарочно играл на понижение.

– Не помню… – прозвучало после паузы. – Помню, как мы в подвал спускались в детстве. Ты тогда за усики брался, показывал, что тока не боишься. А я прижалась к тебе, потому что испугалась. Ты был какой-то… Не совсем человек, что ли.

Рогов еще раз хихикнул, теперь нервно:

– Кем же я был?

– Не знаю. И никто не знает, я интересовалась этими вещами. Но что-то с такими людьми происходит, в них что-то меняется. А мне очень не хотелось, чтобы мой друг Севка менялся…

Темнота вдруг сделалась пугающей, и Рогов, выбросив окурок, включил свет. Лариса лежала на животе: лицо спрятано в подушку, волосы раскинуты по цветастой простыне, вполне можно было вообразить, что в номере находится какая-то незнакомая женщина. Лишь родинка на пояснице была знакомой, она успокаивала, примиряла с жизнью и в очередной раз заводила, сигнализируя: сейчас начнется вторая серия. Будет и третья, скорее всего, потом они вообще собьются со счета – и черт с ним!

На второй день ноги сами привели в Вышгород, где долго молчали, расположившись на смотровой площадке. Лариса рассеянно скользила взглядом по рыжим черепичным крышам, а Рогов исподволь любовался ее профилем. Он вдруг подумал, что мало говорил о ее красоте, которая стала жгуче нестерпимой, даже пугающей. Причем сама она, похоже, не обращала на это внимания, думая о чем-то постороннем. Намекнуть? Но как? «Ты очень красивая!» – прозвучит банально, а других слов почему-то не подбиралось…

– Видишь церквушку? – неожиданно спросила она.

– Какую?

– Вон ту, слева.

– Ну, вижу…

– В ней когда-то венчался Ганнибал, прадед Пушкина.

– Который негр?

– Ага.

– Понятно…

На самом деле было непонятно. Может, она намекала на то, что отношения следует узаконить? Так ведь сама не хотела! Когда же вспомнился Мятлин, будто яд, потекла мысль: конечно, Лариса была здесь с Женькой, он-то ее и просветил. Кто еще?! И хотя все могло быть совершенно не так, ядовитая мысль пухла и крепла, превращаясь в стойкое убеждение.

– Пойдем отсюда, здесь холодно… – пробормотал Рогов и, не дожидаясь ее, пошагал по дорожке вниз.

Теперь и он начал озираться, с подозрением окидывая взглядом рослых черноволосых особей мужского пола. Вон тот, что идет впереди в кожаной куртке, не Женька ли? А тот, что свернул в переулок? В этих таллинских улочках-закоулочках скрыться легче легкого, и следить за ними в Старом городе тоже нетрудно.

На цветочной выставке морок продолжился, среди лилий и хризантем то и дело блазнилась характерная Женькина усмешка. Яркое праздничное многоцветье скрывало нечто угрожающее, здесь пахло опасностью, и Рогов не переставал крутить головой.

– Знаешь, что это такое? – дернула за рукав Лариса и указала на розовое соцветие необычной формы. – Это орхидея. Орхидея-фаленопсис, ее цветки чем-то напоминают бабочек.

– Действительно похоже… – пробормотал он, озираясь.

– Это странный цветок. Летом его нужно защищать от избытка солнечного света, иначе зимой, когда света недостает, орхидея погибнет. А еще она может скинуть бутоны, если рядом поставить засохший букет. Удивительно, правда?

– Да уж… – выдавил из себя Рогов. Погруженный в шпионские страсти, он не обращал внимания на то, что ее голос подрагивает, да и вообще она не в себе.

– Пестики-тычинки… – бормотала она. – Помнишь школьную биологию? Все очень просто: пестик, тычинка, пыльца, цветоложе… На самом деле нет ничего сложнее этого.

Встав по другую сторону цветочного лотка, Лариса скрылась за гигантским букетом желтых роз.

– Верно же? – донесся ее голос.

– Верно, верно…

Он бросил взгляд влево, потом вправо. И, убедившись, что ничего подозрительного нет, направился вслед за ней.

Но за букетом Ларисы не оказалось. И в проходе ее не было видно, она исчезла, заставив его растерянно озираться. Когда вдалеке мелькнул ее плащ, Рогов быстрым шагом направился туда, обнаружил другую женщину, после чего стал бессмысленно носиться вдоль лотков. Он толкал людей, задевал букеты, однако цветочное царство не отдавало Ларису, поглотило ее, превратив в один из тюльпанов, а может, в ту самую орхидею с незапоминающимся названием.