Лишь по темному потолку изредка проползал силуэт оконной рамы, подсвеченной фарами, и колыхались неясные тени. Хороводящие мысли замедляли свое кружение, зыбкая тишина заполняла дом до краев. Дневные тревоги, страхи, сомнения тонули в пустоте подсознания, тасуясь в причудливый сон…

Вторник 25 ноября 1975 года, утро

Первомайск, улица Мичурина

С ночи выпала первая пороша, нежной лилейной белью опушив улицы и крыши, замазав яркие краски как «Штрих» — опечатки. Только опалесцирующее серое небо, да угольные росчерки по снежному ватману. Вековечная гравюра из собрания зимы.

Марина с удовольствием вминала сапожками невесомый наст, торя стежку синеватых впалостей. Девушка улыбнулась — как-то даже стыдно ступать по нетронутой чистоте!

Приблудная снежинка растаяла на ее щеке ледяным поцелуйчиком, и «Росита» смешливо наморщила нос, принимая ласку природы.

А улица Мичурина несмело восставала против скупой зимней графичности — наметы под изгородями отливали густой небесной синевой, кое-где ломаясь лиловатыми прожилками, и даже рдея прозрачной тенью зоревого румянца.

Рассеянно улыбаясь, Исаева отворила тяжелую калитку, и зашагала к бывшей княжеской усадебке, куда вселилась «ее» спецгруппа.

Офицеры справно несли службу — трое с лопатами наперевес расчищали дорожку, деля снежный ковер, устлавший двор, пополам. Заметив пришелицу, упаренная троица выпрямилась, изображая богатырей на разминке. Марина замерла, недоверчиво приглядываясь.

— Умар? Рустам? — воскликнула она, всплескивая руками. — И вы здесь?

Юсупов с Рахимовым приосанились.

— Куда ж без нас, товарищ стар… товарищ капитан! — просиял Рустам, лихо сдвигая тюбетейку на бритой голове. От его вида на фоне выпавшего снега тянуло сюрреализмом. — Всю Фергану вычистили, весь Ташкент! Отскребли, отмыли…

— Всех за шкирку, да на солнышко! — сипло похвалился Умар. — В один симпатичный лагерек на Западно-Сибирской равнине! Тихонечко, спокойненько…

— Так уж и спокойненько? — усомнилась Исаева с намеком на улыбку.

— Нет, ну бывало и шумненько. Особенно, когда Кудратова брали!

— Начальник горпромторга в Бухаре, — прокомментировал Рахимов. — Был.

— Только я позвонил, — разгорячился Юсупов, — как он начал в дверь палить! Щепки летят, пули звенят… А я выстрелы считаю. Как вышли патроны, так мы и вломились!

— А Сунната куда дели? — оживленно поинтересовалась девушка.

— Джураев-ака нынче большим человеком стал, папским колхозом рулит вместо Адылова! Куда нам до него…

— Ох, как же я вам рада, ребята!

— А меня так в упор не видит, — обиженно забурчал Славин, скромно ковыряя снег в сторонке.

— Такого слона я сразу приметила, в общем-то! — рассмеялась Марина, и Николай тут же украсился улыбкой, из мрачного громилы обращаясь в добродушного увальня.

Офицеры, подхватив лопаты, проводили девушку почетным эскортом. В общем зале ее ждал еще один прилив энтузиазма.

— Маринка вернулась! — запищала Верченко, кидаясь навстречу.

— О-о! — завел Синицын, разводя руками. — Ну, все. Хана врагам рабочего класса!

— Что-то вы, Игорь Елисеевич, совсем опростились, в общем-то, — заулыбалась Исаева. — Здравствуйте, Лукич!

Старый аналитик салютовал ей блестящей фляжечкой из нержавейки, а трое незнакомых Марине парней, сидевших в рядок у стенки, кивнули в унисон и одинаково улыбнулись.

— Борис Семенович нам подкрепление прислал, — сделал Синицын жест в их сторону.

— Иваны мы, — прогудел боец, сидевший с краю, с короткими рыжеватыми волосами, но с пышным чубом. — Все. Я — Иван Первый.

— Второй, — поднял руку его черноглазый сосед с синеватой щетиной на впалых щеках.

— Третий! — ухмыльнулся самый молодой, с золотистыми кудрями херувима.

— Марина, — улыбнулась Исаева.

— Оперативный псевдоним «Росита», — Синицын акцентировал последнее слово, и трое Иванов мигом подтянулись. Легкое снисхождение в их глазах мигом сменилось почтением.

«Опять мы вместе! — приятно пульсировало в Марининой голове. — А вот где же мой Миха?..»

Среда 26 ноября 1975 года, утро

Сомали, Бербера, 527-й ПМТО[35]

Выспаться Ершову не удалось — духота страшная, а в панельном бараке гостиницы не держали такого блага цивилизации, как «эр-кондишен». Даже умыться холодной водой, чтобы маленько взбодрить дух, не получалось — из крана бежала хлорированная струйка отвратительно теплой жидкости. Не освежишься, разве что смоешь саднящую корочку пыли и высохшего пота, неприятно стягивавшую кожу.

Григорий мрачно глянул на свое отражение в зеркале, и скорчил ему рожу.

— А вот фиг вам всем!

Глухим гулом отозвались шаги в коридоре. Дверь щелкнула, и загудел бас сержанта Юдина:

— Товарищ старший лейтенант! «Андижан» на подходе.

— Ага! — обрадовался Ершов. — Всё, Серега, едем. Я сейчас!

Мигом натянув хэбэшку, он сунул в кобуру нелюбимый, но убойный «Стечкин», и покинул номер, на бегу цепляя панаму.

Во дворе задувал ветерок, не принося облегчения, лишь перевевая до смерти надоевшую сухую теплынь. Солнце висело над морем алым шаром, как декорация рассвета в тропиках, но очень скоро светило раскалится добела, немилосердно жаря с небес. И это у них осень!

Юдин уже газовал, восседая за рулем открытого «уазика». Григорий плюхнулся на сиденье рядом.

— Жми!

Машина рявкнула мотором, и покатила, минуя блокпост.

— Салаад просил его подбросить, — сообщил сержант-морпех, выворачивая к Бербере.

— Давай, — кивнул старший лейтенант.

На окраине Юдин наддал, чтобы быстрей проскочить «Черемушки» — район трущоб, и выехал на главную улицу, грязную и пыльную, не знающую, что в мире есть асфальт. Убогий вид обшарпанных домишек, между которых гуляли козы, слегка смазывался редкими деревьями и пальмами дум-дум, чьи стволы двоились, вознося перистые листья.

— «Калаши» им… — пробурчал водитель, ожесточаясь. — Метлы им! Развели срач… Ур-роды черножопые!

— Никакого в тебе интернационализму, Серега, — насмешливо проговорил Ершов, — а еще комсомолец!

— Да бесят они меня, товарищ старший лейтенант!

— Ничего, сержант, — хмыкнул Григорий, — в этот раз мы не для них стараемся, а для себя.

— Ну, дай бог… — проворчал Юдин.

— И атеизму нехватка, — поцокал языком Ершов. Не выдержал и рассмеялся. Морпех недолго терпел, и вот его басистый гогот огласил Старый город.