Решив разбить бивуак не доходя Соломоновой Рощи — сельца на краю болота в нескольких милях от той дороги, по которой скорее всего пойдет Хэмптон, Килпатрик скомандовал войскам становиться лагерем, а дам с искренними горчайшими сожалениями отправил дальше под охраной, командовать которой поручил адъютанту, дородному и седому бревет-полковнику Мелроузу Мортимеру, про которого говорили, что он старейший действующий офицер во всей Армии Запада.

Коня! — приказал Килпатрик, собравшись лично проследить за выдвижением войск, а заодно и получше ознакомиться с местностью. — А, да, Мелроуз, — взгромоздившись в седло, сказал он, — передай Жан-Пьеру, пусть готовит к вечеру царский обед на троих. Чтобы все сегодня было grand cru.[18]Grand cru — ты меня слышал? Я понимаю, Соломонова Роща не Версаль, но найди там лучший дом и устрой дам поудобнее. Я скоро к вам присоединюсь. И моего племянника утихомирь. Уложи его спать. И вот еще что, Мелроуз, самое главное. Если хочешь по окончании войны получать полную полковничью пенсию, с женщин глаз не спускай.

На танцующем коне Килпатрик подъехал к пролетке. Мари! Миссис Тристер! Надеюсь, вы простите меня, если я ненадолго отлучусь… Война ужасное занудство, но что делать! О вашей безопасности я позаботился, а к обеду и сам буду с вами. Приподнял шляпу с кокардой, пришпорил коня и галопом унесся через лес под гром копыт эскорта из двух дюжин всадников.

На рекогносцировку он выехал на склоне дня, но в лесу, под сенью высоченных сосен казалось, что уже вечер. Сумрак раздражал Килпатрика. Как-никак было уже начало марта, и он подумал: черт, это вообще проклятому Югу свойственно — тьма валится мгновенно, пусть дни и стали чуточку длиннее. В Нью-Джерси, где он родился в нескольких милях от океана, в это время обычно светит яркое солнце, а все миазмы подсыхающей земли уносит океанский бриз. Именно там, на взморье Джерси, еще мальчишкой он впервые рассмотрел естественные формы женщин, когда при выходе из океанских вод после купания юбки плотно облепляли их тела. Здесь же воздух был густым от запахов смолы и перепрелой склизкой растительности вроде мхов и поганок. Что ж, еще одна причина здесь не умирать. Слежавшийся до состояния компоста слой сосновой хвои на земле так толст, что, если его копнуть лопатой, обнаружатся кроты и черви, жуки и извивающиеся безглазые существа, которым и названия-то нет. А где же в этом лесу птицы? Нет птиц. И вообще что-то больно уж тихо.

По мере продвижения к западу лес стал гуще, и отряд Килпатрика выстроился гуськом: поехали змейкой, огибая стволы, пока не оказались, судя по карте, милях в двух-трех от первой из засад, которые должны были быть устроены по его приказу. Нашли просеку, поехали по ней. На лес опустился туман, прозрачными покрывалами окутал деревья, и чуть не сразу же лицо у Килпатрика стало мокрым, будто он только что умывался. По полям шляпы захлопали капли. Послышалось ворчанье грома. Ближе, ближе… Потом, словно специально ему объявляя, что его сладостные планы на вечер под угрозой (возьмут да и пересмотрят их высшие власти!), лес осветился ослепительным голубым светом. Раздалось зловещее шипение, будто горит запальный шнур, затем плещущий треск расщепляемого дерева, а за ним оглушительный удар, будто вся земля взорвалась, как один громадный пороховой погреб. Лошади обезумели, и первые несколько секунд седокам было ни до чего — лишь бы не вылететь из седла. Килпатрик, наездник не самый лучший, вдруг обнаружил, что висит, застряв сапогом в стремени, и конь тащит его, колотя головой об узловатые корни. Услышал собственный крик. От удара о дерево нога из стремени выскочила. Некоторое время лес полнился криками людей и ржанием испуганных животных, пока все звуки не поглотил шум хлынувшего ливня.

Через две минуты дождь прекратился так же внезапно, как начался.

Генерал Килпатрик ударился так, что буквально дух вон. Лежал под деревом и сдавленно сипел, не в силах набрать воздуха в ушибленную грудь. Его подчиненные оставались где-то поодаль. Когда ливень кончился, они спешились и теперь выжимали воду из шляп. То ли они не замечали его, то ли притворялись, что не видели, как он упал. Лошади стояли тихо, словно в беспамятстве. А собственный его гнедой, топоча копытами, подошел к нему спокойно, будто успел уже полностью сложить с себя всякую ответственность.

Килпатрик полежал еще, бессильно разевая рот, пока внезапно, с мучительным хрипом воздух не ворвался наконец в его легкие. И в этот миг он осознал, что, когда лес осветило молнией, он увидел привязанного к дереву мертвого солдата.

Насчитали одиннадцать мертвых тел помимо того, который был привязан к дереву с листком бумаги, всунутым в нагрудный карман. Тела были разбросаны по лесу, каждое в луже крови пополам с дождевой водой. У большинства руки связаны сзади и глотки перерезаны. Кавалеристы. На листке написано: ОНИ ВСЕ НАСИЛЬНИКИ.

Килпатрик послал в лагерь гонца. Через полчаса прибыло конное подразделение, спешились и при свете факелов, сделанных из соснового лапника, принялись копать. Генерал с эскортом поехал дальше, выехали на опушку и там, на обочине дороги, обнаружили еще девять тел. Эти люди тоже были казнены и лежали среди вспоротых мешков с мукой и кукурузой, предметов столового серебра, битых бутылок из-под виски, рядом валялся мертвый мул. Приказав перенести тела назад в глубь леса, Килпатрик проехал еще несколько миль до пересечения с дорогой на Монро, по которой, скорее всего, должен был направить свою кавалерию Хэмптон, обсудил развертывание бригады с ее командиром полковником и, оставшись доволен крепостью позиции, уехал обратно в лес, успев как раз вовремя, чтобы сказать несколько слов на похоронах. Карманы убитых обыскали и вывернули, собрали письма и фотографии, и вот уже двадцать могил, вырытых в мягкой лесной почве, готовы были их принять. Килпатрик глянул на карманные часы, нахмурился: время-то как летит! Прочистил горло. Солдаты сняли головные уборы. Освещенный красными отсветами сосновых факелов, генерал сказал: Наших фуражиров убили после того, как они сдались в плен. Я проинформирую об этом генерала Уилера и потребую расследования. А если он откажется, прикажу казнить по одному пленному мятежнику за каждого лежащего здесь солдата. И да поможет мне Бог. Аминь.

Добравшись до дома в Соломоновой Роще, Килпатрик, весь в синяках и ссадинах, уже еле шел, но зато какой его встретил аромат французской кухни! И тут же огорчение: оказывается, миссис Тристер, которую он прочил себе на первое, штабные офицеры увезли в гости к генералу Ридли, командующему одной из пехотных бригад соединения генерала Слокума. Ридли давно хотел пригласить дам в свой лагерь на обед, искал их, искал и наконец нашел. Вот и верь после этого пехотинцам, — подумал Килпатрик. Сердито размышляя о том, какое взыскание наложить на Мелроуза Мортимера, он вдруг сообразил, что, хотя миссис Тристер и сбежала, Мари осталась при нем, и его сердце учащенно забилось: ведь это означает, что его общество она предпочла всякому другому. А насчет матери… Разве не может быть, что она решила уйти, чтобы доверием пробудить во мне чувство ответственности? Вполне возможно. Тонкий ход, достойный мудрой и вдумчивой матери.