Мари

Резкий свет бьет по глазам, как только приоткрываю веки.

Едва-едва. Потому что кажется, на них гири тяжелые повисли.

Опускаю ресницы. Бьет. Бьет по глазам. Слишком тяжело.

Хочется пить.

А тело будто провернули через мясорубку.

Едва шевелю рукой.

Кажется, сил нет даже на короткое слово.

Хочу что-то сказать. Но с губ слетает только беззвучный вздох.

Зато руку, что едва нашла силы шевельнуться, тут же сжимает. Как в стальных тисках. Опаляет. Пронзает острой иглой. И жаром. Таким, что все тело насквозь исходить дрожью.

— Мари!

Будто в самой голове бьет надрывный хриплый крик.

— Мари! Не вздумай! Не вздумай проваливаться обратно!

Проваливаться? Куда? Я ничего не понимаю.

Только чувствую, что мою ладонь так сжимают, словно пытаются раздавить.

— Мари… Вернись… Вернись ко мне! Ты ведь уже! Уже открыла глаза! Очнись, моя девочка! Моя женщина… Моя любимая! Очнись! Вернись ко мне!

Это бред?

Этот голос. Надтреснутый. Хриплый. Чужой. И все же такой знакомый!

Я что? Сошла с ума где-то во сне?

Он не может. Он не способен говорить такие слова. Не в этой жизни.

Точно. Я ударилась головой. И сошла с ума! Теперь у меня галлюцинации!

— Мари!

Он будто стонет.

А в голосе боль. И такое отчаяние, что сердце словно пронзают острые спицы

Нет. Этого просто не может! Не может быть!

Изо всех сил преодолеваю тяжесть ресниц раскрывая глаза. Боже, почему же так трудно7! Такие тяжелые веки и такой яркий свет….

Я брежу?

Я слишком много думала о нем. Слишком долго мечтала. Любила. Верила.

Но это и правда нереально. Слишком.

Он? Бадрид? Самый холодный, самый жестокий и равнодушный мужчина? И вдруг на коленях? У моих ног? У моей постели?

Постойте!

Откуда у меня может быть такая высокая постель? И расписной ковер. Который бьет по глазам своей яркостью?

— Мари!

Он сжимает мои руки.

Лихорадочно мечется по лицу взглядом.

А меня током бьет. Снова и снова.

От каждого взгляда, что говорит в тысячи раз больше, чем любые слова, сколько бы их не произнести.

Он того, как хочется отдаться в эти сильные, надежные руки, сжимающие меня.

От того, как он выглядит.

От лица, расчерченного глубокими морщинами, которых не было раньше. Посеревшего, больного, как будто он вдруг постарел лет на двадцать. Что-то случилось?

Явно случилось, ведь кроме прорези морщин, я замечаю в его черных, как смоль, волосах, седину.

Да что же произошло?

И почему Бадрид, как одержимый?

А я?

Я…

О, Боги!

Я в его спальне!

Мир должен был рухнуть, чтобы я оказалась здесь. Сойти с ума. Или случилась и правда какая-то катастрофа вселенского масштаба!

Может, пока я спала, произошло землетрясение? И все, кроме этой комнаты, в руинах, а мы с ним последние выжившие на километры вокруг?

Я никогда не была в спальне Бадрида.

Но почему она тогда мне кажется такой знакомой?

Откуда я точно знаю, что это именно то самое место? Этот ковер… Высокая кровать с деревянными столбиками, огромная, почти как сама комната? Уж точно больше той, где я ночевала в последнее время!

И…

Я пытаюсь поднять руки. Провести по его лицу.

Мне хочется стереть эту серую краску. Эти морщины, что придают любимому красивому, идеально безупречному лицу, столько лишних лет.

Хочется спросить, что же все-таки случилось.

И улыбнуться.

Ведь он волновался. Явно волновался за меня!

Его глаза не врут. И лихорадочный блеск, где-то граничащий с безумием, которого и представить в Бадриде не могла, просто кричат об этом! Он правда волновался! Он…

Улыбнуться. Успокоить. Провести рукой по щеке, задыхаясь от его лица. Так близко… Так отчаянно близко… Сжать его руку в ответ…

Но…

Я не могу!

Ничего не могу!

Нет сил даже на то, чтобы до конца раскрыть глаза, поднять отяжелевшие веки.

Все тело, будто деревянное. Застывшее. Не мое и неживое, потому что совсем мне не подчиняется!

И странное чувство.

Будто я целую вечность барахталась в какой-то вязкой темноте. В глухом болоте.

Тягучем. Черном. Заполненным какой-то отчаянной тоской и обреченностью. Дикой болью, что прожигала насквозь. Била по всем внутренностям.

И засасывала. Засасывала меня куда-то … Вниз… Туда, откуда не вынырнуть. Откуда не возвращаются. Я это понимала очень ясно. Понимаю и сейчас.

И только Бадрид.

Его голос.

Он будто запустил маленьких светлячков. Лучики света в этой беспробудной тьме.

Его руки. Они… Они словно тянули меня наверх… Оттуда…

Но вязкое липкое ничто было сильнее… И я… Я отчего-то не хотела. Не хотела выныривать. Принимала эту темноту как блаженство…

— Я принесу воды, — его пальцы скользят по моим губам.

Вызывают надрывный вздох.

И вдруг вспышкой.

Все, до самого последнего мига перед глазами.

Эта спальня. Его лицо, перекошенное то ли дикой яростью, то ли болезненной похотью. И стоны. Оглушительные стоны той блондинки, что прыгала на его бедрах. Такие громкие, что тут же наполняют мою голову.

Оглушают.

Постель подо мной как будто начинает дрожать. Рвано дергаться, как удары их сплетенных тел.

Боль. Безумная. Рваная. Точная и неумолимая. Как выстрел в сердце.

Бешеная скачка и удар. Темнота.

Вот она. Та самая темнота, из которой мне так не хотелось возвращаться!

Она спасала! Спасала от этой невыносимой боли! От него…

Его глаз. Лица, Голоса. Губ, что целовали другую.

Его запаха и взгляда, который сводил с ума!

Зачем?

Зачем он снова рядом? Я не могу на него смотреть! Не могу его чувствовать! Меня снова начинает скручивать в узел! Перемалывать!

А постель, на которую он меня зачем-то уложил, хуже раскаленной сковородки!