Надо запомнить.

Воодушевляет, что тот самый Арсентьев, который сволочь, мое дело не станет вести. Но немного угнетает, что этот Соколовский может оказаться еще большей гнидой.

Однако, лучше не париться и не страдать. Да, от радости танцевать я вряд ли буду, понял, что прокосячился — тут и проникновение, и нанесение побоев, еще и наркота… наркота, млять! Будто я барыга какой-то! Нет, пробовал я, конечно, разную дурь, но не герыч, а со временем вообще со всем этим дерьмом завязал, и мне милее всего кружка пива. Почти ЗОЖ.

— Спасибо. А ты почему решил меня предупредить? — у кабинета спросил я охранника.

— Потому что насмотрелся на таких. Я в колонии работал долго, всякого повидал. Не выделывайся там, но и не лебези. Вообще поменьше говори, ничего не подписывай, парень. И попытайся выбить свиданку. Она и так положена, особенно если адвокат, но могут долго согласовывать. Постарайся уж.

Я благодарно кивнул, и вошел в кабинет, а безымянный конвоир остался в коридоре.

Вроде я здесь неполный день, но чувствую себя мерзко — шнурки с кроссов сняли, ремень тоже, как и цепочку с шеи. Обшмонали, не церемонясь. И пару раз под дых дали — не без этого. Самое гнилое, что не ответишь им тем же.

И Лизка еще… знаю я её, шило в заднице, а не девушка. Потому вместо звонков кому надо, я звонил ей. Точно знаю — выберусь. Сам, с помощью, но выйду, не сяду. Откуда такая уверенность — хер его знает, но чуйка меня никогда не подводила.

— Булатов? Садись, — кивнул мужик на желтый стул напротив своего стола, заваленного бумагами.

Вгляделся в него — следак, как следак. Примерно моего роста, только помассивнее. Намного. Громила, короче, тот еще. Но он и старше лет на восемь-десять.

И смотрит на меня устало, и как на дерьмо последнее.

Так, мне говорили не выделываться? Но и молчать в тряпочку я не собираюсь!

— Руслан Вадимович, так? Сразу скажу, что я — будущий юрист, оценки так себе, но в профессии я шарю. Так что давайте по фактам, и без запугиваний.

— Без запугиваний? — усмехнулся Соколовский.

— Угу. Хоть паяльник мне в зад пихайте — на себя я вешать ничего не позволю. В колонию мне не очень хочется, планы есть. Так что либо говорим по сути дела, либо я затыкаюсь, и вы говорите сам с собой.

Мужик оскалился, а я… нет, не струхнул, хотя и это есть — все же, Лиза права, что иногда мне неплохо бы и заткнуться. Но сейчас я почувствовал азарт. Этот либо реально в кровь меня изобьет тем же паяльником, либо мы с ним договоримся.

Вижу — конкретный мужик.

— Паяльник, говоришь? Брату твоему я передам, ему понравится.

— Витьке? — сплюнул я.

— Антохе. Батя твоей подруги постарался, чтобы Арсентьева сняли с дела, это тот, кто должен был тебя ломать. И поставили меня. Тут уже Антон подсуетился. Я тебя ломать не должен, но, — Соколовский сузил глаза, — сейчас у меня появился такой соблазн. Думаю, Тоха не будет против, если я немного отобью тебе почки, малыш.

— Малыш? А вы Карлсон? — скопировал выражение рожи этого следака, и усмехнулся — братец, значит, подсуетился. — Ладно, мужик, не кипишуй, пошутил я. Значит, меня отпускают?

Я взглянул за окно — скоро уже сумерки, успею до Лизы добраться, пока она себя не накрутила. И даже, наверное, сумею самого себя сдержать, чтобы не вывезти Витьку в лес, и не прикопать там.

Хотя… слышал я один рэпчик. Классный. Там пелось про что-то вроде «закопай живьем, чтоб не выбрался, чтобы в могиле он обрыдался». И теперь эти фразы у меня в голове рефреном.

Наверное, так и становятся убийцами.

— Отпечатки в базе есть. Сейчас жду результаты из лаборатории. Если ты не трогал пакет с дурью, если твоих отпечатков нет, то отпустим. Ясно, что все шито белыми нитками, и мне с этим детским садом возиться, — скривился Соколовский. — Антон скоро подъедет. Пока пиши все, что было. Только честно. Почему ворвался в чужой дом? Куда бил, и как сильно? Каждый удар вспоминай! Никаких догадок, только факты, раз ты сам на них настаивал.

Ну я и написал.

На четырех листах. Бил Витька от души, конечно, и даже на условку согласен, не жалею я, что вломил придурку. И за косяки свои отвечать готов. Но срок мотать? Тем более из-за наркоты?

— Дату и подпись, — напомнил Соколовский то, что я и без него знал.

— А прошлого следователя Витя подкупил?

— А это мы выясним, — жутковато улыбнулся Руслан.

В дверь постучали. Вошла девушка в форме с листами бумаги, а за ней… черт, можно мне в камеру?

— Здаров, Рус, — мой старший брат вошел, лишь мельком глянув на меня, и протянул руку Соколовскому. — Спасибо. Должен буду.

— Брось, — отмахнулся он.

— Это Никита Борисович, — представил Антон второго вошедшего, и я расправил плечи — не лохом ведь представать при виде будущего родственника.

Мой брат и Лизкин отец успели сдружиться?

А моя кудрявая где?

Все знакомились, переговаривались, и про меня, кажется, забыли.

А, нет, не забыли.

— Дебил, — Антон отвесил мне затрещину.

— Признаю, — кивнул я, и… получил еще одну затрещину.

Ладно, заслужил. Хотя старший задолбал со своими замашками, даже женитьба на Маше его не слишком-то смягчила, как был солдафоном, так им и помрет.

— К вам моя дочь не ломилась? — спросил у следователя Никита Борисович. — Из дома сбежала. Думал, найду её здесь, трясущую за грудки всех служителей закона без разбора. Или в камере. Дорофеева Елизавета Никитична, — назвал он полное имя моей ненаглядной.

Которая, кажется, успела во что-то влезть.

Следователь встал, взглянул в бумаги, и кивнул мне:

— Отпечатков твоих, парень, на пакете не нашли. Показания понятых оформлены не по форме, так что задерживать тебя не станем, но не спеши радоваться, дело не закрыто. Можешь жить в деревне, или в городе, но по первому требованию — сюда, если понадобятся показания. Из страны и даже из области выезжать запрещаю. В журнале распишись, и забирай свое шмотье. Дорофеева Елизавета, говорите? — обратился он к Лизкиному отцу. — Сейчас проверю.

Он сел за комп, и ровно через минуту покачал головой.

— Не задержана.

— Думал, может тут