— Отпусти, это он мне дал.

— Ты же не умеешь ими пользоваться.

— Ты просто хочешь их продать, потому что их дал белолицый.

Того, кто дергал, толкнул другой, в черных часах. Тот, которого толкнули, отшатнулся и врезался в Бэтмена. Он испуганно обернулся.

— Боже ты мой, — воскликнул он, пошатываясь, явно пьяный, и свирепо поднял взгляд. — Ты выше, чем я думал.

Не обращая на него внимания, Бэтмен посмотрел мимо него на другого:

— Где ты взял эти часы?

— Мне их дал красногубый. Он был в старинном фиолетовом автомобиле, хихикал как ненормальный. Он подъехал к обочине, подозвал меня и протянул их. Сказал, что они не подходят к его одежде.

Его взгляд был одурманен, но на вид он казался приличнее его спутника. Странно, но он даже был чисто выбрит.

— Джокер сказал что-нибудь еще?

Он постарался скрыть гнев в голосе. Внушение страха лишь усложнило бы задачу.

— Он завел машину и сказал тем, что сидели сзади со стариком посередине: «В цирк», и укатил отсюда. Смех у него режет ухо, как железо по стеклу.

— Цирк, — прохрипел Бэтмен, поворачиваясь к своему транспорту. Старый заброшенный парк развлечений? Он казался идеальным фоном для театрального черного юмора Джокера.

Он подумал о Барбаре, которая боролась за жизнь в больнице. В конце концов, ее стойкость и сообразительность могут привести его к неуловимому мучителю. Он молча пообещал ей, что ее усилия не будут напрасными.

В этот момент ночной воздух прорезал бэтсигнал.

* * *

Буллок с полицейским в форме стояли на крыше рядом с горящим солнечным прожектором. Не выпуская изо рта окурок сигары, Буллок шагнул вперед. В кои-то веки он не сделал ни одного остроумного замечания, протягивая небольшой конверт. На нем была летучая мышь.

Бэтмен открыл конверт и извлек его содержимое.

Вагонетка с грохотом въехала в первые двери, оставив их в полной темноте. Затем она врезалась в другие двери, и Гордон наклонился, закрыв руками пульсирующую голову.

Гротескный карлик в пачке схватил его за плечо когтистыми руками, в то время как другой схватил его за потные волосы, одернув голову назад.

— Вверх, вверх! — произнесло существо ужасным голосом, похожим на детский. Над ними был огромный экран с крупным ухмылявшимся лицом Джокера.

— А-а-а, — сказал маньяк. — Выше нос, комиссар! Нечестно прятать глаза на поезде-призраке, старый вы трусливый кот!

Это не по-настоящему. Все не по-настоящему.

Было попеременно то темно, то ярко, по мере продвижения с перебоями мигали стробоскопы. С грохотом врываясь в другие двери, вверх и вниз по путям, они переходили из одной комнаты в другую, в каждой был свой гигантский экран. Все они показывали одно и то же изображение. Ненавистное лицо Джокера, повторенное сто раз. Гордон вцепился в тугие брезентовые ремни, пытаясь отвернуться, но экраны были повсюду. Разных форм, разных размеров, не было такого места, куда бы он не мог взглянуть, чтобы не заразиться этими злобными красными ухмылками.

— А, я знаю, — продолжал Джокер, — вы сбиты с толку. Вы боитесь. Да кто бы не испугался? Вы в адской ситуации. — По сравнению со стареющей звуковой системой, этот голос был куда ужаснее, он натягивал каждый нерв. — Но знаете, хотя жизнь — это миска вишен, а здесь — их косточки, навсегда запомните эту…

— Музыку, Сэм…

Что.?

Внезапно из ржавых старых динамиков, подключенных к маленькой тачке, и из невидимых динамиков, вмонтированных в стены, вырвался рев дребезжащей нескладной музыки. Звук был похож на нечто среднее между искаженной каллиопой и ксилофоном, по которому стучал ребенок. Он шел сразу со всех сторон. Объемный звук для проклятых.

Видеоизображение Джокера, бесконечно повторявшееся на пульсирующих стенах туннеля, внезапно приобрело аккуратную соломенную шляпу с зеленой и фиолетовой полосой. Он приподнял шляпу, как водевильный актер, и, к ужасу Гордона, запел:

Качка от перепадов высоты и резкий диссонанс фальшивой музыки все усиливали и усиливали мучения Гордона. Ремни натирали голую кожу, а ошейник едва давал дышать. Сердце колотилось о ребра, словно оно отчаянно пыталось вырваться из груди, и он поймал себя на том, что страстно желает просто потерять сознание. Но его разум не переставал метаться, глаза были широко раскрыты, они горели и не никак не желали закрываться.

Зачем Джокер показывает ему этот непонятный бурлеск? И где Барбара?

Барбара!

Они ворвались в другую дверь. Не выпуская его волос из рук, похитители смотрели прямо перед собой немигающими глазами. Кошачий концерт продолжался. Теперь безумец танцевал вместе с другими уродами, извиваясь и выгибаясь в пародии на классический голливудский мюзикл.

Мелькнула едва заметная вспышка, и на разных экранах вдоль туннеля замерцало размытое красно-белое изображение. Интуиция подсказывала Гордону, что на нем что-то важное и ужасающее, что ему нужно было увидеть, но как только его размытый взгляд сумел сконцентрироваться, оно переместилось на другой экран, оставив на своем месте крупный план ухмылявшегося Джокера.

И снова по экранам пронеслась ужасная, дерганая красно-белая вспышка, резкий контраст безумному номеру Джокера в стиле Басби Беркли. Это, что, была человеческая нога? Скрюченные пальцы в крови? Водопад липких, спутанных волос? Ему казалось, что на этом крайне важно сосредоточиться, но все образы то появлялись, то пропадали, сливаясь в какую-то невыносимую сенсорную перегрузку.