и сменить одежду. К счастью для Цзияня – на узкой Ризен-стрит ему негде было бы спрятаться.

Однако вот Джеймс оживился, помахал рукой – и к нему подскочил ребенок. Цзияня передернуло. Ребенок! Совсем еще мальчишка, лет одиннадцати или двенадцати. Конечно, это Лунденбурх, здесь к детям относятся как к рабочей силе, которой можно меньше платить, и используют желание таких вот мальчишек заработать лишний пенни, подчас злоупотребляя им. Но чтобы Джеймс использовал мальчика для своих черных дел?

Цзиянь подумал в очередной раз, что на самом деле ничего о нем не знает. О том, что у него на душе, о том, как он смотрит на мир – Дракон его сожги, у него сестре было столько же лет, неужели он не думает?.. Нет, понял вдруг Цзиянь, не думает.

Каждый для него – марионетка. Кроме, может быть, самого Цзияня – минута слабости, которая сделала Джеймса только жестче. И Цзияню пора забыть прошлое, перестать романтизировать Джеймса и видеть на его месте прелестного юношу с горящими глазами и чистой душой, за которого он едва не отдал жизнь.

Джеймс Блюбелл – убийца и маньяк, он собирается убить всех членов Парламента, а кроме того – не важно, сколько пострадает людей во время взрыва, и работников Парламента, и случайных прохожих. Ему – не важно.

И поэтому его надо остановить.

* * *

Джеймс и в самом деле вызвал Ронни к бельведеру, чтобы дать несколько наставлений относительно зарядов для фейерверков и того, как именно надо будет их разложить и подключить.

– Я справлюсь, сэр, – серьезно кивнул Ронни.

Снежинки падали на его веснушчатую мордашку и таяли медленно – видимо, дома его семье нечем было топить печь, отчего они жили в холоде. Лучше бы Мирт популяризировал паровые печи… Впрочем, нельзя укорять Габриэля за то, что он, живя в мире внутри своей головы, нечасто обращает внимание на те аспекты жизни, которые не касаются его лично.

– Возьми, – он передал Ронни кошелек, туго набитый монетами. – Передашь родителям.

– За что, сэр? Я еще ничего не сделал.

– Считай, за то, что мы не встречались и что твои родители ничего не слышали, – Джеймс приложил палец к губам. – Подумай, мы собираемся изрядно припугнуть этих чудовищ, пожирающих кровь собственных младенцев и называющих себя парламентерами. Зачем раньше времени давать кому-то об этом знать. К тому же они объявили Право на смерть, словно что-то почуяв – а может, кто-то из старожилов порта оказался столь же наблюдателен, сколь и ты.

– Мои родители за вас, сэр, как и я. Они никогда вас не выдадут.

– И все же… возьми эти деньги. Я не покупаю ваше молчание, я просто хочу быть благодарным. Хорошо?

Ронни помялся, но деньги взял. Дети из бедных семей с ранних лет знают цену любому заработку.

– Отец сказал, чтобы вы пришли к нам на чай. Вы придете? Мы не сможем принять вас как положено, но…

– Ронни, дорогой, – Джеймс закусил губу. – Я очень благодарен за приглашение, передай матушке и батюшке от меня поклон. Но сейчас я не хочу подвергать вас опасности. Ты поможешь мне, а потом я приду к вам на чай и принесу огромную коробку пирожных из кондитерской мадам Верлен. Той, что на площади Триумфа.

Глаза Ронни восторженно распахнулись.

– Спасибо, сэр! Мы будем ждать.

– В таком случае выполни мою просьбу. Завтра на закате встречусь с тобой в порту, покажу, где начинаются подземные ходы.

– Я сделаю все, что вы скажете, сэр, – серьезно кивнул Ронни. – Мерзавцы будут наказаны. Слава королю Блюбеллу!

– Тише, тише! – Джеймс прижал палец к губам. – Не надо никого славить, так только в книгах делают. Наш небольшой бум мы сделаем молча!

– Хорошо. А потом вы появитесь, да? В сиянии огней? – глаза Ронни горели надеждой. – И скажете всем, что вернулись, и наведете порядок?

Глаза Джеймса печально блеснули.

– Да, малыш. В сиянии огней. Ну, беги!

Проводив Ронни взглядом, Джеймс неспешно направился к кебам, среди которых его ожидал старый Уилл. Весь день его не покидало ощущение тревоги и пристального взгляда, но он списал это на то, что весь день будто собирал взгляды на себя, пропитался ими – жадными, алчными, желающими дотянуться до его кошелька.

И Габриэль, как всегда, вселил в его душу смуту.

Не настолько, чтобы отказаться от плана, но настолько, чтобы думать о нем чуть дольше, чем было положено.

– В Улей, Уилл, – Джеймс легко вскочил в экипаж. – У меня там есть еще одно дело, а потом наконец этот день закончится.

– В Улье так-то опасно, сэр, может, с вами сходить? – спросил старый Уилл, и Джеймс, подумав, кивнул:

– Пожалуй, ты прав. Я не догадался сменить костюм и выгляжу как чистюля, которого надо немедленно ограбить. Подстрахуешь, пока буду беседовать со старым Вэем.

* * *

Цзиянь успел только услышать, что они направляются в Улей, и остался посреди стоянки буквально с носом – судорожно решая, что ему делать. Нанимать кеб до Улья было опасно. Даже сам район вызвал бы вопросы.

Поэтому он, поразмыслив, приблизился к одному из скучающих возниц и спросил:

– Вы не арендуете свою лошадь?

В следующие четверть часа, скача верхом в сторону Улья – нарочно не преследуя кеб и давая ему возможность отдалиться на расстояние, за которым никто не заметит слежки, – Цзиянь опасался, что на этом его удача на сегодня закончилась.

Он деньгах он даже не думал – всего, что он наскреб в карманах, едва хватило, чтобы кебмен счел этого достойным вечерней выручки и выдал лошадь под долговую расписку. Без седла, конечно, с неудобной для всадника уздечкой – Цзиянь сожалел в этот момент, что взрывом ему не оторвало ногу и спину лошади он ощущает отнюдь не металлической частью тела. Зато стало понятно, с какой целью генерал Люй мучил свои войска тренировками на неоседланных лошадях – воистину, всякое случается в мире. О том, что его ограбят в Улье, тоже можно было не волноваться, но ввязаться в драку, привлекающую внимание, он бы не хотел – слишком легко было бы упустить Джеймса из виду.

И Шершень. Хорошо бы не попасться ему на глаза.

Когда Цзиянь подъехал к Улью, Джеймс и его кебмен уже ушли – только одинокий кеб стоял на обочине, и лошадь нервно пряла ушами и перебирала копытами. Цзиянь спешился прыжком и застонал – все тело болело. Лошадь он привязал чуть дальше от места остановки кеба, так, чтобы она не слишком бросалась в глаза. А затем надвинул котелок на лицо и осторожно