Джоуи смял жестянку из-под пива в кулаке и произнес всего одно слово.

— Выпускной.

— Что ты имеешь в виду?

— Пригласи ее к себе на выпускной. Ты ведь пойдешь туда, правда?

— Не знаю, — признался Том. — Ну, я ведь не умею танцевать. И вообще, что ты ко мне пристал? Ты-то сам ни на какой выпускной не ходил!

— Вот еще баловаться, — фыркнул Джоуи. — Когда я встречаюсь с девчонкой, я предпочитаю отвезти ее куда-нибудь, где нет народу, и потискать хорошенечко, а не держать за ручку в каком-нибудь паршивом спортзале. Но ты — не я, Тадс. Ты хочешь пойти на этот вечер, и мы оба это знаем, а если ты придешь туда с первой красоткой всей округи, то будешь чувствовать себя на седьмом небе.

— Май на дворе, — хмуро сказал Том. — Барбара — самая классная девчонка в Байонне. Быть того не может, чтобы она до сих пор осталась без кавалера.

— Тадс, вы ходите в разные школы. Может быть, на ее собственный вечер у нее уже есть кавалер, но каковы шансы, что ее пригласили на вечер к вам? Девчонки просто обожают всю эту муру с вечеринками, нарядами и танцами. Не упусти такую возможность. Тебе нечего терять. — Он ухмыльнулся. — Если, конечно, не считать твоей девственности.

Всю следующую неделю Том не мог думать ни о чем другом, кроме этого разговора. Как только закончатся занятия в «Джуниор Эчивмент», он никогда больше не увидит Барбару, если только не придумает что-нибудь. Джоуи прав: он должен попытаться.

Во вторник вечером всю долгую поездку в автобусе он сидел как на иголках, раз за разом повторяя про себя предстоящий разговор. Слова казались ему какими-то дурацкими, как бы он их ни выстраивал, но он был исполнен решимости во что бы то ни стало сказать ей хоть что-нибудь. Ее возможный отказ пугал его до безумия, но возможное согласие — еще больше. Однако он просто не может расстаться с девушкой, даже не открыв, как сильно она ему нравится.

Самой большой проблемой оказалось отозвать ее в сторону так, чтобы никто не заметил. Том ни за что на свете не сможет пригласить ее на глазах у всех. От этой мысли у него даже мурашки по коже забегали. Другие девчонки и без того вечно хихикают над ним, так что если они услышат, как он приглашает Барбару Каско на выпускной, то точно умрут со смеху.

Это было последнее занятие, и преподаватели проводили собеседования с президентами всех групп, чтобы выбрать президента года и вручить премию. Барбара была президентом их группы в первом полугодии, Том — во втором; поэтому они вдвоем очутились в вестибюле в ожидании решения.

— Надеюсь, что ты победишь, — сказал Том.

Барбара улыбнулась ему. На ней был голубой свитер и плиссированная юбочка чуть ниже колен, а на шее на тонкой золотой цепочке висел медальон в виде сердечка. Ее русые волосы на вид казались такими мягкими, что Тому очень захотелось коснуться их, но он, разумеется, не посмел. Она стояла довольно близко от него, и он ощущал ее чистый и свежий запах.

— Ты очень красивая, — выпалил он неуклюже. Том почувствовал себя идиотом, но Барбара, похоже, ничего не заметила. Она лишь взглянула на него своими голубыми-голубыми глазами.

— Спасибо, — сказала она. — И что они там так копаются? — И тут она сделала нечто, что поразило его в самое сердце: она протянула руку и коснулась пальчиками его локтя. — Томми, можно задать тебе один вопрос?

— Вопрос? — переспросил он. — Ну конечно.

— Это насчет выпускного вечера в вашей школе, — продолжала Барбара.

Он застыл, как громом пораженный, в единый миг обостренно ощутив и прохладу вестибюля, и приглушенный смех из-за дверей класса, и голоса преподавателей, пробивающиеся сквозь матовую стеклянную дверь, и легкое прикосновение руки Барбары. Но сильнее всего Том чувствовал ее близость — взгляд этих глубоких голубых глаз, устремленный на него, медальон, висящий меж маленьких круглых холмиков ее грудей, чистый запах. Впервые за все время их знакомства Барбара не улыбалась. Выражение ее лица можно даже было бы назвать нервозным, но оно лишь делало девушку еще прекрасней. Ему хотелось обнять и поцеловать Барбару. Но он отчаянно боялся.

— Да, выпускной вечер, — выдавил он наконец едва слышно. И вдруг очень некстати ощутил сильнейшую эрекцию. Оставалось лишь надеяться, что его собеседница ничего не заметила.

— Ты знаешь Стива Брудера? — спросила она.

Том знал Стива Брудера со второго класса. Он был старостой класса и нападающим в баскетбольной команде. В начальной школе Стив и его дружки не раз колотили Тома. Теперь они стали старше, умнее и использовали для тех же целей не кулаки, а слова.

Барбара не стала дожидаться ответа.

— Мы с ним встречались, — продолжала она. — Я думала, он пригласит меня на выпускной, но он так и не пригласил.

«Ты могла бы пойти со мной!» — пронеслась в голове Тома отчаянная мысль, но вслух он выдавил лишь:

— Не пригласил?

— Нет. — Девушка покачала головой. — Ты, случайно, не знаешь, он… он уже пригласил кого-нибудь? Как думаешь, он еще пригласит меня?

— Не знаю, — промямлил Том. — Мы почти не общаемся.

— А-а, — протянула Барбара.

Ее рука упала, и тут дверь открылась и прозвучало его имя.

В тот вечер Том выиграл премию — пятьдесят долларов как Президент Года. Его мать так и не поняла, почему у него был такой несчастный вид.

Свалка располагалась на отшибе, между развалинами заброшенного нефтеперегонного завода и холодными зелеными водами Нью-Йоркской бухты. Десятифутовая изгородь покосилась, знак у ворот, сообщавший посторонним о том, что вход им воспрещен, проржавел. Том вышел из машины, отпер висячий замок, распутал тяжелые цепи и толкнул створку.

Хижина, в которой когда-то жили Джоуи и его отец, Дом, давным-давно обветшала. Краска на вывеске выцвела до белизны, но, приглядевшись, еще можно было различить надпись: «Металлолом и запчасти ди Анджелиса». Том купил и закрыл эту свалку десять лет назад, когда Джоуи женился. Джина не пожелала жить на свалке, а Тому до смерти надоели все эти люди, которые часами копались в утиле в поисках коробки передач от «Де Сото» или бампера от «Эдсела» пятьдесят седьмого года выпуска. Ни один из них не открыл тайны Черепахи, но некоторые были на волосок от этого, и Тому не раз приходилось ночевать на какой-нибудь ветхой джокертаунской крыше, потому что лететь домой было опасно.

Том шагал по свалке, засунув руки в карманы и низко натянув шапку, чтобы защититься от холодного ветра, несущего соль с бухты. Никто не убирал здесь снег и никто не ездил, так что он не успел превратиться в грязно-коричневую жижу. Горы металлолома и мусора казались засахаренными, и Том шагал мимо куч, которые поднимались выше его головы и походили на застывшие в движении белые волны, обреченные рухнуть наземь с наступлением весеннего тепла.

В глубине свалки, между двумя громадными штабелями почти съеденных ржавчиной автомобилей, виднелся свободный пятачок. Том разгребал снег каблуком ботинка до тех пор, пока не показался плоский металлический лист. Он присел на корточки, нащупал кольцо и потянул за него. Пришлось изрядно попотеть, прежде чем удалось сдвинуть крышку на три фута в сторону и открыть вход в туннель. С помощью телекинеза это не составило бы труда, раньше Том именно так и поступал. Но не теперь. Время — странная штука. Внутри панциря он становился все сильнее и сильнее, но его способности снаружи за эти годы ослабли. Все это была чистая психология, просто панцирь стал для него чем-то вроде костыля, без которого его сознание не давало ему пустить в ход телекинез, вот и все. Но случались дни, когда у него появлялось ощущение, будто Томас Тадбери и Великая и Могучая Черепаха — два совершенно отдельных человека.