Я присел на какой-то бетонный блок и опустил лицо в ладони.

– Твою ж мать, а… что ж я… – Я продолжал сокрушаться.

– Леш, она погибла.

Я замер.

Минин рассказал о том, что ее сбил какой-то ублюдок, который нарушил правила и уже получил за это срок. Сказал, что подробностей не знает. Мне не хотелось ни кричать, ни плакать. Организм отреагировал заморозкой нервной системы. Кажется, я даже применил навыки разведчика и скрыл всю бурю, происходящую в сердце. Минин по-отечески похлопал по плечу и шее и даже надавил мне на возбужденные нервные сплетения. Мне не хотелось знать подробностей, что и как, я задавался только одним вопросом: какого черта? Почему из семи миллиардов людей именно она? Ну даже по статистике, по гребаной теории вероятности, это не вероятно, а случилось. Ну как так?! Как же много в этом мире, на земле зависит от случая: был человек и нет человека… Сколько семей сейчас, в эту самую секунду, оплакивают своих погибших родственников, сколько в жизни слез и печали, почему так? Ну крути ты аккуратно руль, не лихач, нет же, надо выдрючиваться, показывать свою вонючую крутизну. Вернусь, найду его и завалю. Так же просто как он сбил мою Катю. Жизнь за жизнь, ничего личного. Пусть родители этого урода плачут. Пусть им будет больно и плохо, пусть они сдохнут за то, что вырастили своего мудака. Как так, а?!

– Леш, я понимаю, что тебе тяжело. Но мне нужно, чтобы ты дослушал меня. Ты на сколько прилетел?

– Гостиница оплачена на две недели.

– В смысле?

– Да не волнуйтесь, все под контролем, госденьги не трогал.

Нам навстречу ехала машина. Минин смотрел на нее, не шифруясь, зная, что это за ним.

– Связь поддерживаем по прежней схеме. Ты все понял?

– Да.

– Действуй, – отдал он приказ.

Мы посмотрели друг на друга. Крепко пожав руки, обнялись. Ни я, ни он не любили прощаться, но мы не знали, что нас ждет впереди, и этим жестом, полным мужества и веры, мы молча пожелали друг другу удачи.

Минин, перейдя быстрым шагом на противоположную сторону дороги, открыл дверь в две закорючки 4167, посмотрел еще раз на меня, сел в машину и уехал. Я проводил взглядом умчавший его автомобиль и, немного постояв, пошел дальше. Я не знал, куда иду. На часах было десять вечера. Минин выбрал пустынное место для встречи. За время, что мы шли, не встретили ни одной живой души. После Китая, где в любом месте народу тьма-тьмущая, это вызывает определенные эмоции.

Минут через двадцать меня настигла маленькая раздолбанная таксишка. Наверняка Минин вызвал. Я засунул голову в салон и оценивающе посмотрел на водителя. Веселый парень, улыбаясь, кивал мне головой, неразборчиво что-то говоря. Я сел в машину на место рядом с водителем и, открыв газету на последней странице в разделе спорт, указал ему на фотоотчет с соревнований по тайскому боксу. Собственно, для этого-то я и таскал с собой газету все это время. Таксист, как оказалось, сносно говорил по-английски. Я попросил отвезти меня к ближайшему людному месту, где можно было сразиться на ринге и опробовать на себе национальную борьбу Таиланда – тайский бокс. Мое задание по поиску информации о китайских диверсантах началось.

Сначала мне нужно было отработать очередной этап легенды появления в этом неспокойном в последнее время королевстве…

* * *

Минут через десять водитель доставил меня к оживленному месту, находящемуся прямо у дороги. Здесь вовсю бурлила ночная жизнь. Симпатичные и на удивление длинноногие тайки зазывали в шумные «Go-go»-бары. В этих местах после танцев красотки спускаются к посетителям и, давая себя полапать соскучившимся по женским телам туристам, предлагают секс. Танцевальные программы таких баров не красочны, и упор делается не на сценарий и зрелищность шоу, а на открытую демонстрацию женских прелестей самих участниц.

В центре оазиса располагался ринг. Расплатившись с водителем, я направился туда. Здесь проходили бои по тайскому боксу. Из динамиков, прикрученных кое-как прямо на пальмы, орала музыка. Вокруг ринга крутилось много молодых крепких парней: они веселились, играючи попинывая друг друга. Тайский бокс, или муай-тай, – самый популярный и зрелищный вид спорта в Таиланде, к тому же один из самых агрессивных и жестких видов боевых искусств в мире.

– Всем привет! – подойдя к толпе, стоявшей возле ринга, широко улыбаясь, выкрикнул я по-английски. Все посмотрели на меня.

– Привет, – услышал я в ответ сразу несколько дружественных отзывов. Парни расступились, и передо мной возник мужичок лет сорока, судя по всему, местный тренер.

Я обратился к нему:

– Я хотел бы подраться на ринге с кем-нибудь из ваших бойцов, это возможно? – Я вынимал из портмоне стодолларовую купюру.

Доставая деньги, я сделал все, чтобы ребята, толпившиеся рядом, увидели целую пачку стодолларовых купюр, которую я заблаговременно сунул в портмоне. Протянув сотку, я полушутя рекомендовал проверить ее на подлинность. Тайцы, рассмотрев ее со всех сторон и помяв в руках, пришли к выводу, что купюра настоящая. Вероятно, мое телосложение тайцам показалось небоеспособным, поэтому на поединок со мной определили хоть и рельефного, но не очень крепкого бойца.

Пока он активно разминался, я направился в туалет, расположенный в ветхой одноэтажной постройке, в десяти-двенадцати метрах от ринга. Неописуемая вонь ударила в нос и заставила задержать дыхание.

Я вынул из портмоне пятьдесят девять сотенных купюр и спустил их в унитаз. Они были бутафорскими, единственную настоящую сотню я отдал тренеру. Мне было важно, чтобы та куча парней подтвердила, что у меня в портмоне было много денег.

Выйдя из туалета, я подошел к маленькому магазинчику и на мелочь, которую разменял в отеле, купил красные спортивные трусы, в которых и намеревался выйти на ринг. Пока владелец магазина, низенький смуглый человек средних лет, возился с трусами, выискивая нужный мне размер, я незаметно выбросил портмоне под витрину его магазина.

Взяв обновку, я пошел переодеваться к скамейке возле ринга. У крутившегося вокруг меня бойца я одолжил ракушку, чтобы уберечь яйца, бинты, чтобы забинтовать кисти и запястья, и красные перчатки. Ровно сложив на лавку вещи, я полез на ринг. Шум бойцов, публики, торговцев и молодых проституток, подтягивавшихся к рингу в предвкушении спарринга с иностранцем, нарастал.

На ринге я разминался, попрыгивая с ноги на ногу и размахивая руками, имитируя удары. Таец молился и танцевал. Молитва – часть ритуала перед боем, называемая местными «уай кру», – заняла столько же времени, что и танец – «рам муай». Гул вокруг нарастал. Мой соперник бубнил что-то себе под нос, как будто колдуя. Судья, роль которого выполнял сам тренер, коротко объяснил правила: разрешено использовать ноги, руки, плечи и локти. Правила я знал и так. Впрочем, как и саму технику муай-тай.

Начался бой. Немного попрыгав, мой соперник, подгоняемый толпой, пошел в атаку. Он нанес несколько невзрачных прямых ударов – сначала в коленный сустав, а потом в живот, – которые особого впечатления не произвели ни на меня, ни на публику. Я, хорошо двигаясь, смещался в стороны, то влево, то вправо, не позволяя сопернику меня пробить. Судя по показушной беспечности, с которой мой противник вел поединок, было ясно – он досрочно записал себя в победители. Подловив тайца после очередной невнятной атаки, я, отскочив в сторону, хлестко ударил его по опорной ноге. Перед глазами мелькнуло Катино лицо. Он не ожидал такой прыти, и в это же мгновение я зарядил ему пару джебов и рассек левую бровь. Катина улыбка снова забрала все мои мысли. Я нанес еще удар. Бой остановили. Вытерев кровоточащую морду, мой соперник снова попытался было пойти в атаку, но я, молниеносно метнувшись к нему, нанес ему встречный удар локтем в ту же рану. Хлынула кровища. Я закрыл глаза. Как наяву увидел момент, когда Катя уходила, а ее волосами играл ветер. Я открыл глаза. Судья сигнализировал, что бой закончился моей победой.