Этот голос я бы не спутал ни с чьим другим. Даже если бы не слышал его еще лет двадцать. Остановившись, я повернулся на голос. Передо мной стоял мужчина с густой седой шевелюрой, аристократической бородкой, в очках с пластиковой оправой темного цвета. Минин – мастер перевоплощения. Для идентификации он назвал пароль, а я отзыв. Мы признали друг друга. В джинсах и рубашке в крупную клетку он, несмотря на седину, выглядел моложе своих лет.

– Здравствуйте, Сергей Анатольевич.

Все время, пока я добирался сюда, представлял эту встречу, гадая, какой она будет? Я не любил встречи и проводы, все эти телячьи нежности: игры в старых добрых друзей, обнимания, натянутые улыбки – все это меня тяготило. Минин это знал, поэтому наше взаимное приветствие ограничилось крепким рукопожатием.

– Хорошо выглядишь, – попытался он начать беседу.

– Я знаю, – безразлично ответил я.

Минин, вмиг поняв мой настрой, улыбнулся.

– Пройдемся? – предложил он, указывая рукой вперед. И снова попытался начать разговор. – У тебя, наверное, масса вопросов? – поинтересовался он.

– Нет, – равнодушно ответил я.

Я не лгал. В тот самый момент, когда я увидел его, сразу понял, что никакого провала со мной не случилось, и все вопросы, терзавшие меня до этого, как будто улетучились. Меня вмиг перестало интересовать, за что отстранили Минина и отстранили ли вообще.

– Хорошо, – ответил Минин, кивнув головой.

– Когда-то я был готов «стоять на снегу у дверей вашего дома», – произнес я с укором в голосе, тут же повторив по-китайски, понимая, что он даже не догадается, о чем я.

– Не понял? – не въехав в витиеватую фразу, ответил мой куратор.

– Это комплимент. Китайский чхэнъюй – готовое выражение, так сказать, – пояснил я. – Так говорят, когда ученик хочет выразить глубокое уважение и почтение своему учителю.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Тебе интересны все эти китайские поговорки, да?

– Да.

Мы шли молча, думая каждый о своем. Мне стало интересно, как он теперь будет входить в разговор? Конечно, я был зол на него. Вдоль дороги, по обе стороны, непроходимой стеной росли лиановидные бугенвиллеи, только-только набиравшиеся сил после зимнего отдыха. Я наслаждался глубоким запахом иланг-иланга.

– Жасмином пахнет, чувствуешь? – вдыхая приятный аромат, спросил Минин, в третий раз заходя в разговор. Он понимал природу моей злости и, мне казалось, именно поэтому не спешил переходить к делу.

– Это не жасмин. Это иланг-иланг. Эфирное масло его цветков добавляют в «Пуазон», «Шанель № 5», «Коко» и «Аква ди Джио».

– Интересно.

– Как у вас с артериальным давлением?

– Нормально, а что? – с недоумением спросил офицер.

– Этот аромат нормализует давление, успокаивает при депрессиях, снимает утомление и помогает от бессонницы.

Я говорил спокойно, наслаждаясь удивлением Минина.

– Откуда знаешь?

– Катя увлекается ботаникой. Все мозги мне просверлила, – ответил я, рассмеявшись. Она таскала меня по всяким дендрариям, без остановки рассказывая про цветы, растения, деревья. – Кстати, в состав масла иланг-иланга входит гераниол, терпинеол, эвгенол и что-то там еще. – Я говорил медленно, стараясь не проглатывать неизвестные Минину названия. – Это во мне химик проснулся, – сказал я, и на лице как бы сама собой снова появилась улыбка. – Китайцы, между прочим, считают, что это масло выравнивает энергетическую оболочку и способствует развитию высоких чакр.

– Интересно, – снова повторил вкрадчивым голосом Минин, почувствовав возможность завязать разговор.

– Видите вон тот кустарник? – Я указал пальцем на противоположную сторону дороги.

– Да.

– Это кассия. Многие ошибочно делают ударение на второй слог, а это неправильно.

Минин остановился и стал ее внимательно разглядывать. Я тоже остановился.

– Она цветет красивыми желтыми цветками, сейчас просто не сезон, – пояснил я.

Я понимал, что ему было наплевать на всю эту ботанику и остановился он лишь для того, чтобы продемонстрировать псевдозаинтересованность. Это азы разведки, о которых каждый слышал в фильме «Место встречи изменить нельзя», когда Жеглов учил «зеленого» Шарапова, как, чтобы разговорить человека, нужно поворачивать разговор «об нем самом», о том, что ему интересно.

– А вон то, – я показал на дерево, стоявшее рядом с покосившимся осветительным столбом, – это моринда цитрусолистная, ее еще называют «сырным деревом». Аромат как от испорченного сыра… Брр… – скривился я. – А вон тот кустарник – это алламанда, а за ним дальше, с желтоватыми цветками, – это артаботрис… Видите?

Этот ботанический экскурс был защитной реакцией на злость. Постепенно я успокаивался.

Он резко остановился. Я, сделав пару шагов вперед, тоже остановился, повернувшись к нему. Наши взгляды сошлись. Зная меня как облупленного, он читал мои мысли, понимал эмоции. Несмотря на опыт, которым я уже обладал, мне было сложно переиграть его. У него за спиной целая жизнь, и по содержанию, по эмоциональному накалу ее хватило бы на десятерых. Он настоящий профи, и я стремился достичь его уровня. Еще во время моего обучения он поражал меня своим умом и проницательностью.

Он учил так, как учит отец сына. Он рассказывал мне такие вещи из своей оперативной работы, от которых по спине прокатывался холодок. В некоторые я не верил, пока сам не прикоснулся к ним. Никакие книги не заменят знаний, которыми может поделиться разведчик, проработавший «в поле» двадцать лет.

«Работа в поле», как он называл оперативную работу за кордоном, – это риск и опасность каждый день, это постоянное нервное напряжение, это маниакальное внимание и ответственность. Он предупреждал, что наша работа – это ответственность не только перед Родиной, а прежде всего перед собой. Он учил меня быть с ним честным, повторяя: «Я знаю про тебя все: бояться и стесняться нечего». Мы оба знали, насколько тщательно я изучался. Как же я рад был видеть его! Чувство, что ты не один в этом мире, придает сил.

Он мой учитель. Он мой куратор. Моя злость к нему была неоправданна, и мне стало стыдно за себя. Однажды я уже усомнился в силе своего учителя по ушу и потерял его. А он между тем оказался сильнее, чем даже можно было представить! Неужели я такая мразь, что мои личные интересы, моя собственная шкура для меня важнее общего дела?

– Леш, твоя злость обоснованна.

– Еще бы, – все же не выдержал я. – Знаете, какой вопрос меня грыз все это время?

– Нет.

– Вы меня в Китай отправили как «шпиона смерти» или как «шпиона жизни»?

– Разумеется, жизни, – ответил Минин, сразу выбрав оптимистичный вариант.

– Помните у Сунь Цзы деление шпионов на пять видов?