– Отваливай, – повысил голос Влад.

– Мне надо тебе кое-что сказать.

– Что ты мне можешь сказать? Надоел.

– Влад, это важно. Клянусь, что важно.

Влад встал. Он знал, какой мальчишка настырный, как умеет добиваться своего. Если не открыть – будет зудеть под дверью до утра.

– Ну, что? – он распахнул дверь.

Витас стоял, весьма изящно опершись плечом на косяк. Он заглянул в глаза приятелю и просительно улыбнулся:

– Можно побыть с тобой?

– Иди к Андрею.

Влад хотел закрыть дверь, но Витас уже юркнул в комнату и еще умильней пояснил:

– Андрей уехал. Я ненавижу оставаться один. Я тут в углу посижу. Ты меня даже не услышишь.

Влад вернулся к окну и отгородился от комнаты шторой. Луна светила по-прежнему ярко, но он больше ее не видел. Перед глазами возникали картины, о которых он бы предпочел забыть.

– А я тебя вижу, – напевно заявил Витас. Конечно, тихо сидеть он не умел. – Я вижу твой силуэт на занавеске. Какая сегодня луна!

Влад промолчал. За спиной у него заскрипел паркет – Витас гулял по комнате. Потом скрип прекратился, и он серьезно спросил:

– Какой актер тебе больше всего нравится?

– Никакой, – Влад опустил голову на руки. – Отстань.

– Не может быть, чтобы никакой! Ну кто?

– Никто! Никто из тех, кто снимается сейчас!

– И Леонардо Ди Каприо? – изумился Витас.

– Катись ты со своим Леонардо! – Влад отдернул штору. – Зашибись ты своим Леонардо!

– Ну, что ты злишься? – Витас стоял перед ним в лунном свете – такой печальный, даже слегка нелепый при всем своем изяществе.

Влад отвернулся и процедил сквозь зубы:

– Дирк Богард.

– Как?

– Дирк Богард. Что ты на меня таращишься?! Не Хамфри Богарт, а Дирк Богард. Запиши на бумажке и повторяй на ночь!

– А где он играл? – робко, как школьник, поинтересовался Витас.

– Ты вряд ли что-то видел. Он больше не. снимается. Ты же из принципа не смотришь фильмов, снятых до восьмидесятых годов. – Влад немного успокоился. Ему было куда легче думать о чем-то постороннем, чем о Лере.

– Я смотрел старые фильмы, – обиделся Витас. – Ну, скажи, где он играл? Я посмотрю.

– Не подлизывайся. Самые известные его фильмы – это «Ночной портье», «Смерть в Венеции», «Гибель богов», «Отчаяние». Ничего этого ты не видел. Смотри свое «Молчание ягнят»!

– Ну, я же говорил, что видел! – Витас так и просиял. – «Ночной портье»! Тот фашист, да? Классный мужик.

– Уйди отсюда, гнида! – внезапно сорвался Влад. Он сам не ожидал от себя такой реакции. Бросился на Витаса и ударил его раскрытой ладонью в цыплячью грудь. – Уйди, говно, и чтобы я тебя больше не слышал! Оставь меня в покое! Дешевка! Проветривай свою задницу на бульварах!

Витас задохнулся от неожиданности, закрыл лицо руками, ожидая новых ударов.

– Проваливай! – крикнул Влад.

Витас заплакал.

– Это… Невыносимо! – трясся он от рыданий. – Вы привезли меня сюда… А теперь оскорбляете! Я же вас не просил! Это вы! Это вы сами меня уговорили! Дайте мне мою долю, и я… Я уеду!

– Ты никуда не поедешь, говно! – Влад схватил его за руку, протащил через анфиладу комнат и швырнул на лестничной площадке. Внизу, в большом темном холле, на полулежали квадраты лунного света. Витас стоял на коленях. Он всхлипывал, вытирал лицо растопыренными мокрыми пальцами и жалко повторял:

– Я тебя умоляю… Я больше не могу… У меня тоже есть нервы!

– Даже слишком много!

– Влад, – мальчишка схватил его за штанину и запрокинул лицо. В лунном свете оно казалось серым, мертвым, с глубокими провалами глаз. – Влад, я же только хотел сниматься в кино! Может, я ничего не знаю, но все что мне нужно – это кино! Только кино! Ты же знаешь! Мне не нужны твои деньги! Ничего! Ничего! Ты мне обещал, что я буду сниматься в кино, когда ты получишь деньги! Не выгоняй меня теперь!

– Ты мне надоел! – проорал ему в лицо Влад, и мальчишка затих.

Влад уже чувствовал, что погорячился. Мальчишка был мягче пластилина, и слепить из него было можно все что угодно. Слепить, сломать, размять пластилин в руках и слепить что-то новое – мальчишка и слова не скажет, если перед ним держать волшебную табличку с надписью: «Будешь сниматься в кино».

«Господи, а сам-то я был таким дураком или нет? – с удивлением думал Влад, глядя на уничтоженного Витаса. Тот так и не встал с колен. – Нет, никогда я таким не был. Может, я и не актер? Может, актер – это как раз он? Он душу дьяволу продаст, он мать родную подожжет в постели, он отдастся полку солдат, чтобы появиться в каком-то занюханном эпизоде, который все равно вырежут при монтаже. Может, так и надо? Может, он прав?»

– Ладно, – Влад погладил мальчишку по плечу. – Иди, прими ванну.

Третий компаньон вернулся только под, утро. Во всех комнатах особняка, где он проходил, Андрей включал свет. Остановившись на пороге спальни, он сперва прислушался, потом осторожно положил руку на выключатель.

Вспыхнувший свет озарил умилительную картину. На кровати под белым муслиновым пологом спал Влад, обняв пышную подушку в грязном шелковом чехле. Витас свернулся в уголке кровати, будто креветка. Во сне он часто вздрагивал и чмокал губами. Ему явно что-то снилось. Андрей подошел к постели, наклонился над Владом и крепко взял его за плечо. Ждать пришлось недолго. Через две секунды тот проснулся, испуганно открыл глаза:

– Что?! А… Это ты…

– Поднимайся, – Андрей убрал руку. – Этого не буди, пусть спит. Есть разговор.

Разговор происходил на первом этаже, в обширной кухне. В отличие от других помещений особняка, выдержанных в ложном ампирном стиле, тут была не слишком свежая кафельная плитка, современный холодильник и микроволновая печь. В раковинах покрывалась плесенью немытая посуда. Прислуги друзья не держали.

– В гостинице ее действительно нет, – говорил Андрей, потихоньку отпивая горький черный кофе. – Но она туда возвращалась.

– Настя? – Влад с шумом поставил свою чашку на стол. Руки у него задрожали. – Она все же приехала в Париж?

– Да, – значительно произнес Андрей. – Напрасно ты считаешь других глупее себя. И она жива-здорова, только вот дела у нее неважные.

– В чем дело?

– Ее забрали в полицию.

– Бог ты мой! – Влад сцепил сразу увлажнившиеся от волнения пальцы. – На каких основаниях?

– Забыл спросить в полиции, – издевательски пояснил Андрей. – Вот сейчас пойду и спрошу. А тебе как кажется?