* * *

Лэтем и Стэнли Витковски привезли бесчувственное тело лжекурьера в дом полковника на рю Диан. Войдя через черный ход, они подняли нациста на грузовом лифте и втащили в квартиру Витковски.

— Мы действуем неофициально, и это bardzo dobrze, — сказал Витковски, опуская вместе с Дру несостоявшегося убийцу на кушетку.

— Что?

— Это значит «очень хорошо». Гарри бы понял: он говорил по-польски.

— Прошу прощения.

— Ничего. Сегодня ты все сделал правильно... Ну, пора разбудить этого кота и вытрясти из него душу, чтоб он заговорил.

— Как же мы это сделаем?

— Ты куришь?

— Вообще-то пытаюсь бросить.

— У тебя есть сигаретка?

— У меня есть при себе немного... на крайний случай, сам понимаешь.

— Раскури одну и дай мне. — Полковник начал хлопать нео по щекам; когда убийца заморгал и открыл глаза, Витковски взял у Лэтема раскуренную сигарету. — Там в баре стоит бутылка минеральной воды, принеси ее сюда.

— Вот, возьми.

— Эй, Junge![59]— закричал Витковски, плеснув водой в лицо нациста; тот широко раскрыл глаза. — Не закрывай свои голубенькие глазки, парень, потому что я сейчас выжгу их, о'кей? — Полковник поднес горящую сигарету к его левому глазному яблоку.

— А-а-а-а! — закричал наци. — Пожалуйста, пеш!

— Ты хочешь сказать, что не такой уж храбрец? Черт побери, вы уничтожали мой народ, выжигали людям глаза, а потом сжигали целиком. А ты боишься лишиться одного глаза... тогда придется лишиться и второго! — Горящая сигарета коснулась влажной оболочки глазного яблока.

— А-а-а-а-ай!

Полковник медленно отвел сигарету.

— В этом глазу зрение может вернуться, но только при хорошем лечении. Ну, а если я сделаю то же самое со вторым, это уже будет похуже, потому что я прожгу сетчатку. Видит Бог, даже я не вынес бы такой боли, не говоря уж о слепоте. — Витковски поднес сигарету к правому глазу и стряхнул с нее в глаз пепел. — Вот так, вермахт, чуешь?

— Nein... nein! Нет! Спрашивайте, что хотите, только не делайтеэтого!

Через несколько минут нацисту дали мешочек со льдом, и он приложил его к левому глазу. Полковник снова заговорил:

— Ты понял, что я сделаю, Герман, или как тебя там зовут. То же, что и вы, ублюдки, делали пятьдесят лет назад, когда убили моих деда и бабку в Освенциме. Так что я положу тебя снова на эти подушки и не только выжгу тебе глаза, но и отрежу яйца. А потом отпущу и посмотрю, как ты пойдешь по улице!

— Успокойся, Стэнли. — Лэтем схватил Витковски за плечо.

— Заткнись, молокосос! Мои родные прятали евреев и за это пошли в газовую камеру!

— Ладно, ладно, но сейчас нам нужна информация.

— Верно... верно. — Глубоко вздохнув, полковник заговорил спокойнее: — Я забылся... Ты не можешь вообразить, как я ненавижу этих ублюдков.

— Очень даже могу, Стэнли. Они убили моего брата. Допроси его, пожалуйста.

— Так, кто же ты, откуда и от кого?

— Я — военнопленный, и с меня нечего спрашивать... Витковски с размаху ударил нациста по лицу. Золотое армейское кольцо до крови рассекло его губы.

— Война действительно идет вовсю, подонок, но она не объявлена, и у тебя нет права ни на что, кроме того, что я для тебя придумаю. Не сомневайся, приятным это не будет. — Полковник взглянул на Лэтема. — Вон там на столе лежит штык от старого карабина — обычно я взрезаю им конверты. Будь добр, дай мне его. Посмотрим, как он взрезает горло — ведь ты же знаешь, что для этого он и предназначен.

Дру подал полковнику клинок, насаженный на короткую рукоятку. Между тем Витковски ощупывал шею испуганного нациста.

— Возьмите, доктор.

— Любопытно, что ты так сказал, — заметил старый ветеран разведки. — Только вчера я думал о своей матери — она всегда мечтала, чтобы я стал врачом... и именно хирургом. А она, если уж к чему-то прицепится, повторяет это тысячу раз. «У тебя большие сильные руки, стань хирургом, они хорошо зарабатывают». Посмотрим, есть ли у меня к этому способности. — Полковник ткнул фашиста пальцем в мягкую ямку над грудиной. — Похоже, это удобное место для начала, — заметил он, направляя туда кончик клинка. — Мягкое, как желе, а ты знаешь, как легко входит в него нож. А это, черт возьми, настоящий нож.О'кей, сделаем первый надрез... Ну, как это звучит? «Надрез».

— Nein! — пронзительно закричал фашист и забился, когда по его шее побежала струйка крови. — Чего вы от меня хотите? Я ничего не знаю, делаю только то, что прикажут!

— Кто отдает тебе приказы?

— Не знаю! Мне звонят по телефону... мужчина, иногда женщина... Они называют кодовую цифру, и я должен выполнить приказ.

— Этого мало, подонок...

— Он говорит правду, Стэнли, — быстро вмешался Лэтем, останавливая Витковски. — На днях тот шофер сказал мне то же самое, почти слово в слово.

— Какой же приказ ты получил сегодня? — спросил полковник, и наци вскрикнул, почувствовав, что нож все сильнее давит на его горло. — Сегодня! -рявкнул Витковски.

— Убить его, ja, убить предателя, но обязательно забрать тело и сжечь.

— Сжечь? -воскликнул Дру.

— Ja, отрезать голову и тоже сжечь, но в другом месте, подальше от тела.

— Подальше?.. — Дру не сводил глаз с дрожавшего от ужаса нациста.

— Клянусь, это все, что я знаю!

— Черта с два это все! — взревел полковник, и кровь из-под ножа побежала быстрее. — Я допрашивал сотни таких, как ты, мерзавец, и я знаювсе. По глазам вижу, что ты не все сказал! Убийство — дело нехитрое, а вот остальное потруднее: ведь гораздо опаснее возить труп, отрезать ему голову и все сжигать. Это уж чересчур даже для вас, психопатов. Так что же ты от нас скрыл? Говориили сейчас подохнешь!

— Nein, пожалуйста! Этот человек все равно скоро умрет, но он не должен умереть среди врагов! Нам велели найти его первыми!

— Он должен умереть!

—Ja, это неизбежно. Три-четыре дня — вот все, что ему осталось, это всем нам известно. Нам приказали взять его сегодня и убить до наступления утра где-нибудь далеко, чтобы его не нашли.

Лэтем словно в тумане отошел от кушетки, пытаясь решить загадку, которую им задал нацист. Все было непонятно, кроме одного явно неоспоримого утверждения.

— Я передам эту крысу французской разведке со всеми его показаниями. Маленькая машинка на моем столе записала все, — сказал Витковски.

— А может, Стэнли, — спросил Дру, — посадить его в дипломатический самолет и отправить в Вашингтон, в Лэнгли, никому ни о чем не сообщая, кроме ЦРУ?