лодки, загнутые на носу и на корме и имевшие посередине нечто вроде ящика, довольно похожее на ящики венецианских гондол. Движение не прекращалось; день и ночь раздавались по воде любовные песни Египта, известные в целом мире. По обеим сторонам канала возвышались гостиницы, в изобилии снабженные всем, что могло возбуждать радость и удовлетворять желания. Там останавливались, чтобы пить мареотисское вино, возбуждавшее легкое и веселое опьянение, и по окончании пиршества, под звук флейт начинались танцы в виноградных беседках или под тенью деревьев. Так не торопясь, доезжали до Канопа, где находили еще больше развлечений, чем в дороге. Все тут было сделано для удовольствий, и нельзя было представить себе более чарующее местопребывание. «Это была точно греза, – говорит один современный писатель, – и чувствовали себя там словно перенесенным в иной мир».

Так называемый Зал философов. Фото 1888 г.

Адриан, желавший, чтобы его тибуртинская вилла напоминала ему то, что он видел самого поразительного в своих путешествиях, отнюдь не мог забыть про Каноп. Согласно своему обыкновению, он не постарался воспроизвести точно египетский город: это было бы невозможно на таком маленьком пространстве; он удовольствовался, вероятно, крайне отдаленным сходством. В глубине долины некоторого рода обширная ниша или глубокая апсида, украшенная с большим великолепием, служила одновременно и храмом, и запасным водоемом. В центре апсиды, в углублении, должна была стоять статуя Сераписа, главного божества Канопа. По боковым стенам, в меньших нишах, находились другие египетские боги. Может быть, это те статуи, которые были найдены среди обломков в долине и собраны в ватиканском музее. Из всех углов здания в изобилии текла вода. Она сбегала по мраморным ступеням или стекала каскадом из бассейна в бассейн, которые находились один над другим, и затем падала в большой полукруглый водоем.

Это уже есть нечто, но мы можем, не компрометируя себя, идти и дальше В этих грудах развалин должны находиться покои, которых император никак не мог не выстроить, уступая требованиям своего положения или заботясь о своем комфорте и удовольствиях, что вытекало из самых его потребностей и вкусов, а потому не надо слишком большой смелости, чтобы искать их.

Прежде всего не подлежит сомнению, что он оставил себе часть этого обширного дворца для потребностей своей личной жизни: государь пожилых лет, больной, строивший себе с такой заботливостью приют на старость лет, должен был прежде всего думать о своих удовольствиях и удобствах. Но где можно предположить место его частного жилища? Со времен Лигарио[77] именем Palazzo imperiale обозначали развалины, простирающиеся с западной стороны вдоль Темпейской долины. Доме счел нужным отвести ему другое место. Он считался с тем, что на виллах, где богатые римляне укрывались во время летней жары, равно как и на сохранившихся еще от Итальянского Возрождения, жилое помещение всегда устроено над добавочными постройками, на самом высоком месте участка. Действительно, вполне естественно, что господин хотел владычествовать над равниной и наслаждаться видом самым широким и самым разнообразным. Если так же дело обстояло и на вилле Адриана, частное жилище императора следует искать несколько далее к югу, на площади, где, как предполагает Лигорио, он открыл Академию, а Канина – Гимнасий, и Доме, не задумываясь, относит его к этому месту. Раскопки, произведенные за последние годы, не оправдали его предположений. Копая на месте, указанном Лигорио, открыли комнаты средней величины с коридорами и портиками, размеры которых напоминают коридоры и портики прекрасных домов Помпеи. Это несомненно жилище, приспособленное для обычной жизни; а так как оно в то же время достаточно великолепно и совсем близко от больших приемных покоев, можно думать, что император построил его для себя. Поэтому возможно, что Лигорио не ошибался, помещая подле Темпейской долины Palazzo imperialе, то есть свое частное жилище.

После комнаты, предназначавшейся для ночного отдыха, римлянин и грек считали самой необходимой для своего существования ванную. Поэтому и на вилле в Тибуре не преминули выстроить ванные комнаты и бани; они требовались для государя, для его друзей и служителей. То же назначение приписывают обыкновенно круглой комнате, находящейся между частными покоями и Пойкилом, быть может, самое любопытное и роскошное из всего, что нашли на вилле. Фундамент ее довольно хорошо сохранился, так что можно без большого труда восстановить ее план. Круглый портик, поддерживаемый колоннами из старого желтого мрамора, обломки которого местами покрывают землю, окружает один из тех маленьких ручьев, которые древние называли еврипами[78]. Канал, куда должна была вытекать вода, весь выложенный белым мрамором, имеет около пяти метров в ширину и немного больше метра в глубину. Пространство, занимаемое ручейком, образует род острова, соединенного мраморным мостом с внешним портиком. Вследствие причуды, впрочем, не лишенной грации, в центре круглого острова находится четырехугольный двор, подобный атриуму римского дома. Маленькие закругленные комнаты, открытые на еврип ниши, откуда текла вода фонтанов, занимают неравные сегменты, простирающиеся между прямоугольником двора и круглой фигурой канала. Все эти искусные комбинации приятны и оригинальны для глаз. Пол в комнатах и земля на дворе и в портике покрыты обломками мрамора. Тут нашли множество остатков колонн, осколки барельефов с изображениями морских чудовищ, тритонов, нереид, маленьких амуров верхом на гиппокампах. Каково могло быть назначение этого прекрасного здания, выстроенного с такой изысканностью? Нибби думает, что это бассейн, и называет его нататориумом. Но Блондель[79], по-видимому, установил, что это был уединенный приют, выстроенный императором посередине самого дворца. Он его построил по плану обыкновенных домов, но со всякого рода нововведениями и причудами. Это был остров, сообщавшийся с другими помещениями только двумя подъемными мостами, которые опускались, когда хотелось остаться одному. Трудно себе представить другое место, где бы можно было лучше отдохнуть в знойные летние дни, чем в этих изящных залах, среди роскоши тонкого искусства, подле этого еврипа, неслышно катившего свои воды по мраморному руслу, под тихое журчание чуть плескавших фонтанов.

Неподалеку от жилища царя находились приемные покои. Надо думать, что Адриан, старавшийся при постройке этой виллы показать свою любовь к уединению, не отказывался от исполнения до конца своих обязанностей как императора. Как бы многочисленны ни были друзья государей, не для друзей только были выстроены эти огромные залы, составляющие и теперь еще предмет нашего удивления. Особенно великолепны они подле Palazzo imperiale вдоль Темпейской долины. Это часть, специально изученная Доме и которую он пытался восстановить в том виде, как она была после смерти Адриана. Чтобы достичь главных зал, надо было пройти через длинный ряд различных зданий, которые должны были производить большое