Четко диктуя адрес, она не понимала, как все это произошло, но еще больше испугалась потерять Павла. Что-то подсказывало ей — такое возможно.

Таня получила столь желанный ей тайм-аут. Правда, на такой она никак не рассчитывала. Специалисты кардиологического отделения Свердловки, где лежал Павел, явно чего-то не договаривали. По всему было видно, что случай в их практике неординарный, и атлетического сложения заведующий пытал в своем кабинете ближайших родственников пациента. Он был заметно растерян. Популярно говоря, Павел поступил с симптоматическими показателями обширного инфаркта.

Данные скорой кардиобригады свидетельствовали о том же. Лента переданной ими кардиограммы выдала даже остановку, то есть клиническую смерть. Но сейчас ничто не говорило о присутствии хоть каких-то признаков острой или хронической болезни. Павла обследовали, как космонавта перед полетом. А он и здоров, как космонавт. Хоть сейчас допуск на орбиту давай.

— Вы хотите сказать, что Павлуша здоров? — Лидия Тарасовна ничего не понимала.

— Абсолютно. Но это и смущает, — покачал белым колпаком заведующий.

Он долго расспрашивал Таню, искал ответы на свои вопросы в детстве Павла, интересуясь любой стоящей информацией от Лиды. Но для приличного анамнеза — ровным счетом ничего.

Все обстояло настолько странно, что единогласно постановили: тщательное обследование необходимо. Павел в палате буянил. Валяться в постели, когда горит работа, не хотел хоть тресни. Урезонить вызвалась Таня. С ее подачи Павла перевели из интенсивной терапии в палату на две койки. Заведующий уверил Таню, что от «подселения» он оградит.

Приходила почти каждый день, иногда оставаясь и на ночь. Они весело трепались, разглядывая западные журналы, которые она неизвестно где доставала.

Заглядывали постовые сестрички, изумлялись вместе с ними глянцевым ярким страничкам. Таня читала вслух, переводя с листа…

Как-то она принесла томик на английском языке. «Лолиту» Набокова.

— Есть русский вариант. Вот. Держи, — она выудила из сумки книжку заметно потолще первой. — Но мне кажется, английский Гумберт интересней. В русском он зануда и извращенец.

— А в английском?

— Тоже извращенец, но и сама Лолита — урожденная стерва. Она же играет мужиком. Естественно, мыши в его башке и завелись. Да и язык попроще, без длиннот критического реализма…

С работой уладилось и без него. Экспедицию на Памир закрыли сверху. Он боялся признаться, но Таня чувствовала, что тому и рад.

— Скажи честно, — перед самой выпиской спросила она, — на работу хочется?

— Да ну ее.

— Тогда, может, сгоняем в Ригу? — спросила невзначай, обгладывая куриную лапку. Он удивленно воззрился на нее.

— Дубкевича помнишь?

С этим старым знакомцем по шеровскому ранчо они с Павлом неожиданно столкнулись в Доме кино, куда Таня вытащила мужа на просмотр «Крестного отца» с любимым ею Марлоном Брандо. Тогда она, быстренько нашедшись, представила Дубкевича ни много ни мало — замминистром культуры республики латышей. Тут же, услав Павла за сигаретами, якобы оставленными в машине, оперативно втолковала ситуацию опешившему от такого представления Дубкевичу. На прощание он сунул им свою визитную карточку. Она позвонила по указанному в визитке телефону — и он с радостью вызвался устроить молодым супругам отдых по высокому разряду.

— Удобно ли? — испугался Павел.

— Вполне. Тебе ведь надо сменить обстановку.

На хуторе Дубкевича, куда они перебрались после Риги и Юрмалы, покой и настойчивые запахи лугов действовали на Таню приблизительно одинаково: досаждали, как зудящий комариный писк. Кроме того, стук собственных каблучков по Старой Риге отозвался в ее душе отчетливым сознанием, что такое с ней уже было, только когда и где — спрятало эхо, разбросав по булыжнику и крепким стенам лютеранских домов. Но с той минуты ее не покидало чувство, что вся поездка запланирована была слишком давно, как и эта оживающая в ней память. Она будто все знала наперед и, лишь увидев, узнавала: и деревянную усадьбу с резным фронтоном главного дома, и аллеи, и грот, и зеленую стриженую лужайку, и пристройки, напоминавшие музейные горницы.

Бессловесный обслуживающий персонал был сдержанно приветлив с Таней и как-то особенно расположен к Павлу. Он умел найти добрый язык со всеми. Для Тани — будто медом по сердцу. Он расспрашивал о породах дерева для прессов сыроварни.

Устройство коптильни уловил сразу, помогая суровому старику делать стружку, запекать окорока. Павел никуда не хотел уходить отсюда, но Таня тащила его в кабачки ближайшего городка, ее одолевала черная скука…

Появлению Дубкевича она обрадовалась.

— Сегодня Янов день. Этот праздник у нас обязательно отмечается. Мы зовем его Лиго, — сказал он.

— Иванов день? — спросила Таня. — Сегодня? Ой ли?.. Иванов день завтра. А сегодня будет купальская ночь.

— Правильно, — удивился Дубкевич.

— Обряды везде одинаковы, — пожала плечами Таня.

Она вдруг вспомнила свой ночной сон. Бежит это она сквозь заросли кустарника, лес гудит, хвощом по бедрам лапает. Только бы не свернуть с дороги, но и дороги-то нет. Все залито лунным сиянием. Где-то впереди заросли осоки, а за ними — прохладная вода: нырни, умойся и вернешь себе потерянное. Что потерянное — неясно, но так сладко и свободно Тане, что не замечает, как вышла на поляну: словно перевернутый блин луны. Надо быть там в самой середине. Затаив дыхание и мягко ступая босыми ногами по травам, Таня пошла к центру поляны, подняла голову к небу. Огромное белое светило, улыбаясь, оглядывало Таню. Одна щека луны подернулась красноватым бликом, как румянцем, и Таниной щеки коснулось дыхание ветра. Вдруг в зарослях ослиным ревом раздался голос Дубкевича. Он гнался за Таней. «Рви и беги», — что-то сказало ей, и луна превратилась в тоненький серп, да и Таня уже совсем другая — на лице маска ужаса, за плечами хвосты, козлиные рога. Убегая от Дубкевича, Таня срывает с себя вонючие шкуры и ныряет. Но смотрит на нее похотливый взгляд, тревожит ее обнаженную девственность. Таня хватает отражение лунного серпа в воде и спокойно идет к Дубкевичу. Убить или яйца отрезать? Так и не решив, она проснулась.

Ночные мессалии пришлись ей по вкусу. Прыгая через костер вместе со всеми, подпалила юбку. Было буйно весело. Народ вовсю прикладывался к спиртному. Ей и не надо — сам воздух и языки пламени приводили в полный восторг. Будто было когда-то это с ней… И ритуал знаком до мелочей. Метлы не хватало, а то бы и полетала. Безумно хохоча, она первой разделась донага и под одобрительные вопли подвыпившей компании кинулась в воду.

Все почти так и случилось, как во сне. Она ушла за папоротником, а Дубкевич не преминул воспользоваться тем, что Павел, перебрав, заснул. Только вот убивать его не стала. Полная луна в серп не превратилась и спокойно наблюдала за развязным неприличием Тани, с которым она позволила Дубкевичу овладеть ею.