Сапфира нос воротила от рыбы, в которую я запихивала горькие травяные шарики.

– Будешь выпендриваться, Лютому пожалуюсь, – я дернула ее за край крыла. – И Нику тоже. Он сказал, чтобы ты пила.

На меня фыркнули. И обдали облаком горячего пара. Но рыбу проглотили, только на драконьей морде появилось выражение, показывающее, сколь ей противно.

– Вот и хорошая девочка…

Я прошлась по пещерам. Подкормила мелочь вареными яйцами, до которых они были большими охотниками. Сгребла в кучу старые кости, надеюсь, до вечера не растащат. А там и Лютый вернется, пыхнет огнем и обратит в пепел.

Ни к чему в пещерах паразитов разводить.

Море подкатывало седою волной. Та разбивалась о камни, выплевывала пену, которая медленно таяла, подновляя белесую корку соли. Сами камни торчали клыками древнего зверя, быть может, того самого первородного дракона, в существование которого верил Дерри.

Не знаю.

Здесь было тихо. Хорошо. Удобно думать.

И я, устроившись на грязном валуне – с одной стороны он порос седоватым лишайником, с другой покрылся коростой старых раковин, – держала удочку. Поплавок плясал, то и дело уходя под воду, чтобы вынырнуть совсем не там, где должно.

Рыба… Где-то была.

У самой черты горизонта кружили драконы, притом на одном месте. Косаток нашли, что ли? И пытаются отогнать кого от стаи? Любопытство мое было ленивым. Да и вовсе хотелось бросить все, сесть и уехать.

Куда? Неважно, хоть бы и в пустыню, чтобы вокруг лишь пески и дорога, и никого живого… и будто чуяла.

– Так и знал, что найду тебя здесь, – Оллгрим не был таким уж стариком, только-только пятый десяток разменял.

Для наших вообще не срок. Дерри мало до восьмидесяти не дотянул.

– И зачем было искать?

Следовало признать, что в последнее время в горах стало людно.

Он остановился на тропе, сделал глубокий вдох и потянулся:

– Хорошо здесь… тихо.

Ага. Море вот шелестит. Иногда ветер трется о камни, и те потрескивают, жалуются на невыносимую тяжесть бытия. Порой море приносит игрушки – обломки досок, обрывки водорослей. Однажды даже шляпу, слегка разбухшую и пожеванную с одной стороны.

Оллгрим спускался, и камни шелестели под его ногами. Значит, разговор серьезный.

И это злит.

Я не хочу серьезных разговоров. И не хочу ответственности. Не хочу думать. Выбирать. Гадать. Я хочу вот просто сидеть и ловить рыбу. Потом подняться. Пересчитать молодняк. Прощупать живот Гальки, которая эту самую гальку глотает слишком уж активно. И посмотреть, как затягивается рана на крыле Малыша. Потом, быть может, собрать чешую.

Или сходить в ту дальнюю пещеру, где из стены сочится черная жижа.

Проверить зубы Граниту, который в прошлый раз пробил десну рыбьей костью и, паразит этакий, терпел, пока не надулся желтый шар гноя. Найти еще какое дело из неотложных и никак не связанных с людьми. А вечером, вернувшись домой, разогреть на сковороде тушенку, вскрыть к ней фасоль и, устроившись на террасе, смотреть, как догорает на песках очередной закат.

Но нет…

Оллгрим остановился за моей спиной. В трех шагах, но все равно близко. Слишком уж близко. Я развернулась и, вытащив удочку, воткнула ее в песок.

– Что надо?

Он невысокий. И крепко сбитый, будто вырезанный из куска красного гранита. Загар прочно въелся в эту просоленную кожу, и я не представляю Оллгрима другим.

Острый нос. Узкие губы.

Брови седые, но только брови, в темных волосах седины – пара нитей. И они исчезают в толстой косе. У Оллгрима она мало короче моей. А еще он любит украшать косу лентами и серебряными безделушками. Он носит черную куртку из уплотненной кожи. И черные же штаны, на которых выделяются цветом латки. На его поясе висит пара ножей – поговаривают, что управляется он с ними весьма и весьма ловко, – и револьвер.

Ни разу не видела, чтобы Оллгрим вытащил оружие.

– Разговор.

Он не любит говорить. Он вообще по натуре молчун, хотя драконы его любят, особенно Лютый. Меня он только терпит, но… так правильно. В стае должен быть старший.

– Говори.

– А ты не меняешься, Уна. Как была ершистой, так и осталась, – он все же отступил в сторону, обошел валун и оказался у самой береговой черты. – Но и хорошо… признаться, я долго сомневался, стоит ли тебя брать. Не потому, что не верил в способности. Они у тебя имелись. И имеются.

Оллгрим поднял ладонь, перечеркнутую нитью шрама.

– Дело не в драконах. Не только в них. Так уж получилось, что в егеря идут мужчины. И женщина могла доставить множество неудобств. От женщин часто случаются неудобства.

Поговаривали, что в молодости Оллгрим был красавцем. Он и сейчас ничего. Вон в церкви, куда Оллгрим заглядывает, дамочки так и липнут, облизывают взглядами. А после службы окружают разноцветной душной толпой, наперебой расспрашивая о драконах.

На драконов им плевать.

А вот старый холостяк вызывает неподдельный интерес. Наверное, хорошо, что я больше не заглядываю в церковь. Меня это лицемерие всегда злило.

Почему он так и не женился?

Или… среди егерей семейными были пара человек. Остальные… наверное, им тоже проще с драконами, чем с людьми.

– До тебя… давно… когда я был молод… взяли одну женщину. Красивую. Очень красивую. И очень сильную, – Оллгрим оперся на камень. Смотрел он не на меня, а на море, и небо, и пляшущих драконов, которых стало больше. Определенно, косатку загоняют.

Или кита?

Киты в наших краях тоже появлялись, но редко. Хорошо, если возьмут, на всю стаю хватит. И людям достанется.

– Я влюбился. Мне казалось, что это взаимно.

– Нет?

В позапрошлом году у Лютого вышло выгнать на камни молодого горбача. И стая пировала несколько дней, а институтские откачали пару галлонов китовьих мозгов.

– Нет, – Оллгрим, щурясь, вглядывался в небо. – Кита гонят.

– Или косатку.

– Кита. Косатки хитрые, их надо брать кругом, а тут, смотри, Лютый ведет, а Гранит с Октавой в загонщиках. Мелочь на подхвате… опять жаловаться будут.

– Кто?

– Экологи. Киты ныне редкость… всех повыбили.

– Так не драконы же!

– Не драконы… Аннабель дала понять, что сердце ее свободно и все такое. Она принимала подарки. И раздавала обещания. Она заставила меня думать, что я нашел именно ту женщину, с которой стоит связать свою жизнь. Как выяснилось, не только меня.

Он поморщился, но продолжил:

– Все выяснилось, когда я решился сделать предложение. Она взяла время… подумать. Да, так она выразилась. Серьезный шаг и все такое. Она не уверена, что готова к нему, да… признаюсь, мне было неприятно. Любой мужчина, сделавший предложение, рассчитывает на согласие. Или на отказ.