постоянно возрастать. Он вполне разделяет мнение Геринга, что в случае возникновения каких-либо недоразумений их необходимо искренне друг с другом обсудить и ликвидировать и не давать третьим сторонам вмешиваться в них… В случае конфликта Польша не намерена стать на сторону СССР, и по отношению к СССР она всё более усиливает свою бдительность».

Воистину, если Бог хочет кого-то наказать, то в первую очередь Он лишает его разума!

«Виктор Лягин»

«Человеком Берии» — в отличие от тех же братьев Кобуловых или своего непосредственного начальника Меркулова — Фитин не был. Лаврентий Павлович, выдвинувший молодого сотрудника Павла Фитина на должность начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР, в своём выборе не разочаровался и, значит, покровительствовал своему протеже — в необходимых пределах, разумеется. Нарком, отдадим Лаврентию Павловичу должное, ценил начальника разведки не за личную преданность, но за его деловые и человеческие качества. Хотя вполне возможно, личные отношения между ними были достаточно прохладными. Но, опять-таки в государственном масштабе, это были фигуры совершенно разного уровня — всесильный нарком, кандидат в члены Политбюро, то есть высшего партийного руководства, и начальник 5-го отдела. Это позже — но при Фитине и очень во многом благодаря Фитину — разведка станет 1-м управлением НКГБ, НКВД, а затем, ещё позже, уже в другие времена, и Первым главным управлением КГБ СССР, что гораздо более соответствовало её роли и значению в иерархии спецслужб. Но пока что это был всего лишь 5-й отдел наркомата.

Недаром же Фитин, начальник внешней разведки НКВД, в отличие от начальника военной разведки, прямого доступа к Сталину не имел, на личные доклады к нему не ходил и документы напрямую ему не отправлял.

Как мы знаем, над Фитиным было два начальника — нарком Берия и начальник ГУГБ Меркулов, и они визировали подписанные Павлом Михайловичем донесения. Пускай всё это шло во вред делу, но «опытные аппаратчики» Берия и Меркулов не имели ни малейшего желания, чтобы их подчинённые — даже начальник внешней разведки — бесконтрольно заходили к Сталину. Ведь мало ли что мог спросить вождь у своего собеседника — или же собеседник по собственной инициативе мог чего-то нашептать вождю, а там и гляди, кого вдруг объявят очередным «врагом народа» и кто чьё место потом займёт...

— Очень плохо было то, — рассказал нам один из ветеранов, генерал-лейтенант, в настоящее время профессионально занимающийся историей Службы, — что начальник разведки не имел возможности напрямую общаться со Сталиным. Если бы он регулярно ходил к Иосифу Виссарионовичу с докладом, излагал ему свои доводы, сделанные на основании полученных агентурных материалов, отстаивал свои позиции, то вполне возможно, что вождь начал бы к нему прислушиваться: он с уважением относился к людям убеждённым, которые твёрдо стоят на своём.

...Удивительно, но доверия к начальнику разведки высшее руководство не проявляло не только в каких-то щепетильных личных вопросах, но до него даже не доводились (или доводились не всегда, этого мы точно не знаем) и те решения государственного уровня, о которых ему следовало бы знать по долгу службы.

Так, утром 17 сентября 1939 года Павел Михайлович пригласил к себе всех сотрудников 2-го — «польского» — отделения и несколько обескураженно сообщил им о вводе советских войск на территорию Западной Белоруссии и Западной Украины. О том, что эти земли будут возвращены в состав России — в смысле СССР, — то есть о существовании секретного дополнительного протокола к подписанному 23 августа того самого 1939 года Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом (у нас его любят называть на западный манер «пактом Молотова — Риббентропа»), Фитин не знал!

Хотя ещё 7 августа именно внешняя разведка доложила руководству страны, что в ближайшее время — в любой день после 25 августа — Германия может начать боевые действия против Польши. Эта информация была рассмотрена на заседании Политбюро, и, учитывая то, что имелась информация о тайных переговорах английского и германского руководства, и то, что нам самим не удавалось прийти к взаимопониманию с англо-французами, было принято решение о заключении договора о ненападении с Германией. Про договор от 23 августа 1939 года знали все, но подписание «секретного протокола» осталось тайной за семью печатями даже для тех, кому следовало бы о нём знать.

В итоге Фитину пришлось срочно вносить коррективы в работу, перераспределять немогучие силы своего отдела. В частности, сотрудники разведки вошли в созданную при наркоме Берии группу по разбору и изучению документов Генштаба Польши, связанных с разведывательной и контр­разведывательной деятельностью.

«Фитин»

Вслед за Маклином в Париж по решению Центра была направлена и его связная Китти Харрис. Несмотря на то, что объём информации, поступавшей от Маклина, значительно уменьшился, он тем не менее оставался ценным источником для советской разведки. На регулярной основе его связная передавала в резидентуру сведения по Испании, где продолжалась гражданская война, а также упреждающую информацию о намечавшемся «Мюнхенском сговоре» Германии, Англии, Франции и Италии, приведшем к расчленению и поглощению Чехословакии Третьим рейхом. В Мюнхене правящие круги Англии и Франции фактически благословили Гитлера на развязывание Второй мировой войны, дав ему свободу для территориальных приобретений на востоке.

Маклин, хорошо знавший изнанку политики британских «мюнхенцев», спокойно отнёсся к заключению 23 августа 1939 года советско-германского Договора о ненападении. Несмотря на бешеную кампанию, развязанную британскими и французскими правящими кругами в отношении этого пакта, он понимал, что в условиях, когда правящие круги Великобритании и Франции делали всё возможное, чтобы натравить Гитлера на Советский Союз, у Москвы просто не было другого выбора.

«Кембриджская пятёрка»

В октябре того же 1939 года недавний польский военнослужащий, капрал Алексей Ботян, был зачислен на курсы советских учителей, открывшиеся в городе Воложине. А ведь, казалось бы, если верить столь популярным сегодня россказням о «зверствах НКВД на вновь присоединённых территориях», его должны были замучить проверками или, скорее всего, просто замучить, возвратив в лагерь для военнопленных, — он ведь совсем не скрывал своего недавнего прошлого, в анкетах всё было указано.

Кстати, на этот эпизод с созданием учительских курсов стоит обратить особое внимание. Сейчас на так называемом «постсоветском пространстве» иные политиканы очень любят порассуждать о некой «советской оккупации». Но хороши были «оккупанты», которые сразу же озаботились развитием образования, подготовкой учительских кадров на, так сказать, «оккупированных территориях»! Не сокращали количество учебных заведений «в целях экономии средств», «оптимизации», не пытались перевести школы на самоокупаемость, сделать учебные заведения платными и хозрасчётными, да и людям образованным не предлагали переквалифицироваться в какие-нибудь «челноки», чтобы обеспечить себе более-менее сносное существование. Наоборот, стремились к увеличению количества образованных — то есть мыслящих! — людей, обеспечению всеобщей грамотности населения.

Зато «цивилизованные» немцы, гитлеровцы, считали уничтожение местной интеллигенции одной из своих первых задач. Кстати, через два года подобное произойдёт на Западной Украине, в захваченном немецкой армией Львове, когда гитлеровцы, точнее их «мисцевые»[38] приспешники, «рогули»[39] из батальона с поэтическим названием «Нахтигаль»[40], расстреляют цвет интеллектуальной элиты этого старинного города: 45 выдающихся учёных и общественных деятелей, некоторые из них — с мировым именем... И это будет лишь первый шаг самоутверждения новой власти.

Одной из наиболее известных акций уничтожения, проведённых формированиями ОУН, стала так называемая «львовская резня», начавшаяся 30 июня 1941 года. События «львовской резни» достаточно хорошо описаны историками; насколько можно понять, сформированная ОУН милиция в первую очередь приняла участие в уничтожении львовских евреев, тогда как убийства польской интеллигенции по большей части осуществляли боевые группы, выделенные из укомплектованного украинскими националистами разведывательно-диверсионного батальона «Нахтигаль».

События во Львове были только началом; убийства «враждебного элемента» проводились украинскими националистами повсеместно. В донесении начальника полиции безопасности и СД от 18 августа 1941 года ситуация описывается