Я говорю не от фракции правых, и вся ответственность за то, что я намереваюсь здесь сказать, лежит на мне; я сам могу быть фракцией, и, как таковая, я от себя и говорю. (Смех, голоса слева: «Браво!») Господа, я был страстным противником закона о проведении земских учреждений в тех губерниях, в которых он вводится ныне…

…Помимо закона, данного Государем, о котором мы рассуждать не можем, есть действия председателя Совета Министров, и об этих действиях я и хочу говорить, ибо в данный момент только холоп может молчать после того, что сделано в отношении нас и, в частности, скажу я, как член этой палаты, и меня. Председатель Совета Министров низринул авторитет и значение Государственного Совета.

…Председатель Совета Министров П. А. Столыпин, уязвленный в тот момент, когда он говорил о законе введения земских учреждений без успеха, решил свести личные счеты с членами Государственного Совета по назначению. Пользуясь своим влиянием, он исказил дух и смысл их речей и позволил себе нанести этим самым косвенный удар Государственному Совету, дискредитируя на многие годы значение этого высокого, авторитетного учреждения в пределах империи.

В такой момент, когда требуется наибольшее напряжение правых сил империи, в момент, когда империя находится накануне, может быть, глубоких внешних и внутренних потрясений, председатель Совета Министров из чувства личной, не государственного характера, а личной мести позволил себе посчитаться, крича всюду о законности, с председателем правых Государственного Совета П. Н. Дурново. Националисты правой партии кричат: «ой, ой, ой!», но господа националисты прятались по норам в годы смуты, тогда, когда П. Н. Дурново, которому Россия фактически обязана своим успокоением, работал как вол над разбитием революционных сил и добился в этом отношении блестящих результатов.

Не тот националист, который кричит о том, что он национален, а тот националист истинный, который работает в духе сохранения исконных русских традиционных начал.

Во что желает обратить председатель Совета Министров Государственный Совет? В свою канцелярию? Но он никогда добиться этого не сможет, ибо утрачивается всякое желание работать под известной ферулой, под палкой председателя Совета Министров, а если председателю Совета Министров не угодил, то пожалуйте вон, уезжайте за границу.

Да, господа, сегодня днем, в то время когда мы занимались, мне стало известным, что П. А. Столыпин удостоил П. Н. Дурново письмом, где говорит, что вы можете выезжать за границу, так как вы нездоровы, и тот ответил: я здоров и в России остаюсь. Господа, П. А. Столыпин, который говорил здесь неоднократно о закономерности, сейчас приводит нас ко временам, не только не пахнущим свободой 17 октября, не ко временам Бирона даже, но к гораздо худшим, когда неугодных людей выдавали головой тем, которые требовали этого. И П. А. Столыпин, считая для себя невозможным бороться с П. Н. Дурново силой своих убеждений, хотя поставлен выше него, потребовал выдать головой себе своего политического противника, одного из самых выдающихся, сильных, мощных и талантливых людей России.

Вот что сделал Столыпин. Представитель фракции националистов В. В. Шульгин обратился к вам, защищая здесь роль П. А. Столыпина, говоря: «Вы сгоните, вы повалите его, но кем замените?»

На это отвечу я здесь националистам: гнать мы права не имеем, мы на царские права не посягаем, заменять мы также не имеем права, но мы полагаем, что жалка была бы та страна, жалок был бы тот народ, у которого только на одном лице зиждилась надежда на спасение и на оздоровление России.

Слава Богу, Российская империя громадна, и я позволю себе думать, что помимо П. А. Столыпина есть еще и другие лица, которые объединят в смысле оппозиционном Государственную Думу в такой исторически тяжелый момент в жизни Российской империи.

Я утверждаю, что этим шагом председатель Совета Министров, который носит в себе симптомы личной мелкой мести какого-нибудь уездного администратора, а не лица, стоящего во главе правительства империи, что этим самым шагом он наносит сильнейший удар не только престижу тех учреждений, в которых мы работаем, но что он наносит сильнейший удар тому, чему мы служим, на что надеемся и во что мы верим…

Я говорю, что самую печальную страницу в русскую историю за последнее время вписал в данный момент председатель Совета Министров, который наносит этим непоправимый удар престижу государственной власти.

* * *

При Павильоне министров в Таврическом дворце безотлучно находился чиновник, которого на думском жаргоне называли «заведующий министрами». К нему обращались члены Государственной Думы по всяким делам. Это был действительный статский советник Лев Константинович Куманин, чиновник особых поручений при председателе Совета Министров.

Из так называемого Полуциркульного зала уходила застекленная веранда. С наступлением темноты она задергивалась зеленого бархата занавесью, чтобы снаружи не было видно министров, идущих в зал заседаний из своего павильона. На Столыпина было достаточно покушений. Стрелять же по стеклянной галерее, из Таврического сада, было возможно. Из этих соображений, вероятно, была занавесь во всю длину галереи.

В кабинете Куманина хранились все русские и нерусские законы, энциклопедические словари и прочие справочники.

Этот высокопоставленный чиновник отличался чрезвычайной вежливостью; но при том хранил некую холодную недоступность. Я никогда не видел улыбки на его лице. Он был, как говорится, застегнут на все пуговицы, в переносном смысле, а в действительности не застегивал ни одной, потому что длинный черный сюртук, который он неизменно носил, застегивать не полагалось. Отвороты этого сюртука были обшиты черным же шелком, а жилет оторочен снежно-белой тесьмой. Он носил крахмальные воротнички и галстук, заколотый золотой, но скромной булавкой. Если бы он не горбился слегка, его можно было бы называть «радость портных». Он одевался, как Столыпин, то есть без щегольства, но изящно.

Куманин работал выше своих сил, но никому не давал этого заметить. Здоровье вещь интимная, а быть в интимных отношениях с кем бы то ни было на службе не полагалось.

Он подошел ко мне:

— Петр Аркадьевич просит вас посетить его.

Кроме меня были приглашены П. Н. Балашов и еще кто-то, не помню.

Петр Николаевич Балашов был председателем нашей фракции «русских националистов». После «октябрей» мы были самые сильные, численно.

Балашов не выступал с кафедры. Думаю, что он не чувствовал в себе ораторских талантов. Но председателем фракции он был хорошим, внушал к себе уважение, был авторитетен.

Человек сильной воли, он был крайне мягок в обращении, но руководил фракцией твердо. Невидимый для посторонних, он был одним из устоев Государственной Думы.

Созвездие — Столыпин, Гучков, Балашов — было поясом Ориона. Все, что предлагалось Столыпиным, если с ним были согласны Гучков и Балашов, имело большинство и проходило через Думу.

Прием состоялся поздно ночью, что было в обычае. Столыпин действительно сжигал свою жизнь на «алтаре отечества». Когда он вскоре был убит, ему не было пятидесяти лет, но вскрытие показало, что главные органы жизни уже были разрушены. Он ложился в четыре часа утра, начинал работу в девять. Поэтому-то важные приемы были поздней ночью.