Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Но был некто, кто не забыл вероломства Дверницкого. Это был Гербель Сергей Николаевич. По обязанностям службы он следил за председателем земской волынской управы. В 1913 или 1914 году, не помню, В. Е. Дверницкий был привлечен к судебной ответственности за какое-то неблаговидное деяние по службе.
* * *
Чем это кончилось, я не знаю. Разразилась первая мировая война и похоронила всю суету сует. Пред лицом смерти что значили наши раздоры? Польский гонор Дверницкого, сатанинская гордость какого-то Шульгина. Буря в стакане воды — их борьба за власть на Волыни, на той Волыни, в которую уже вторгся их общий враг.
Я поступил в полк и был ранен под Перемышлем — Пшемыслом, древнем граде русско-польском, превращенном австрийцами в крепость. По излечении поступил в Красный Крест, где снова изучал польский гонор, но уже на других поляках, не на Дверницком. А что сталось с ним? Я этого никогда не узнал. Быть может, его убила польская пуля. Ведь поляков было достаточно в немецких войсках. Или же ему удалось добраться до Варшавы и там найти приют как потомку польского мятежного генерала. А может быть, с ним покончила Овручская отечественная ЧК как с местным помещиком. Я никогда больше о нем не слыхал.
* * *
Он прошел через мою жизнь, по-видимому, только для того, чтобы я узнал некоторые свойства душ человеческих. Досконально я изучил польский гонор. Но по пути познал в некоторой мере и самого себя, по совету Сократа. Кроме того, я наблюдал основательность Гербеля, бюрократа старой школы, низость некоторых высоких сановников. Я узнал еще, почему чигиринцы не считают себя людьми. И наконец, я прослушал оперу Глинки «Жизнь за Царя» в исполнении не Шаляпина, а Столыпина.
…Словом, Петербург был взволнован и трепетно ждал: чем же все это разразится?
И разразилось…
* * *
Я вообще ложился поздно, а в эти дни и подавно. Заботливый Назар принес мне утренний чай и разбудил меня. Когда я завтракал в постели, ко мне вошел Дмитрий Иванович. Он был в халате, но с газетой в руках, и, входя, сказал: «А и тяжелая рука у Петра Аркадьевича!»
В его голосе было одновременно и одобрение, и осуждение. Я понял. Столыпин победил, остался, но…
Но сделано это было в такой форме, как он, Дмитрий Иванович, оскорбленный не меньше Петра Аркадьевича, не сделал бы.
Что же случилось?
Случилось вот что. Государственный Совет и Государственная Дума были распущены на три дня. Когда в субботу 12 марта 1911 года депутаты Государственной Думы собрались в Таврическом дворце, председатель А. И. Гучков, открыв в одиннадцать часов четырнадцать минут очередное заседание, объявил:
— Прошу выслушать именной высочайший указ Правительствующему Сенату: «На основании статьи 99 Основных государственных законов повелеваем: занятия Государственной Думы прервать 12 сего марта, назначив сроком их возобновления 15 марта 1911 года.
Правительствующий Сенат не оставит учинить к исполнению сего надлежащее распоряжение.
На подлинном собственною Его Императорского Величества рукою подписано: Николай.
11 марта 1911 года в Царском Селе.
Скрепил председатель Совета Министров, статс-секретарь Столыпин».
Следующее заседание состоится во вторник 15 сего марта в одиннадцать часов утра, — сказал председатель. — Объявляю заседание Государственной Думы закрытым.
И все разошлись…
А 14 марта 1911 года высочайшим указом, скрепленным Столыпиным, закон о земских учреждениях в западных губерниях был проведен по статье 87-й Основных законов.
Еще в день подписания Императором указа о роспуске Думы было вынесено высочайшее повеление об увольнении Трепова и Дурново в заграничный отпуск до 1 января 1912 года за агитацию и резкую оппозицию в Государственном Совете законопроекту Столыпина.
* * *
— Для поправления здоровья? — спросил я отчима.
— Да, для поправления здоровья.
— Значит, здоровье этих двух сановником расстроилось?
— Расстроилось.
— В чем это выразилось?
— В том, что они явились к своему монарху и говорили такое, что Царь сделал вывод: «Значит, меня еще раз обманули»!
Из этого следует, что они, эти члены Государственного Совета, как говорится, «на голову заболели». Когда Царь это понял, он послал их за границу лечиться, — авось отойдут.
Это высочайшее внимание к здоровью В. Ф. Трепова и П. Н. Дурново, конечно, было жестом, удовлетворившим Столыпина. Что он «обманул царя» — это, оказывается, сказали двое полубезумных старичков. Обвинения, произнесенные сумасшедшими, ничего не стоят. Однако один из них, В. Ф. Трепов, не подчинился высочайшему повелению и подал прошение об отставке. 29 апреля 1911 года его отстранили от службы, после чего он занялся частной деятельностью.
Итак, закон о куриальном земстве был проведен по 87-й статье Основных законов, для чего палаты и были распущены на три дня. По истечении этого срока они возобновили свою работу.
Всякий проведенный по 87-й статье закон правительство было обязано внести на рассмотрение палат в течение месяца. Но в данном случае получилось иначе.
В то самое роковое число, 11 марта, когда Государственный Совет отклонил закон о земстве и в Царском Селе был подписан высочайший указ о роспуске в связи с этим обеих палат, в Государственной Думе перед закрытием, в шесть часов вечера семьдесят восьмого заседания, председательствующий — князь В. М. Волконский — объявил:
— Позвольте доложить, что поступило законодательное предложение, за огромным числом подписей, — я затрудняюсь сосчитать, около полутораста… (П. Н. Крупенский, с места: «Двести подписей!») о применении положения о земских учреждениях к губерниям Витебской, Волынской. Киевской, Минской, Могилевской и Подольской. Угодно Государственной Думе передать это законодательное предложение в Комиссию о местном самоуправлении для рассмотрения по вопросу о желательности?
После проведенной баллотировки, под аплодисменты справа и в центре предложение председательствующего было принято.
Таким образом, Государственная Дума снова приступила к рассмотрению уже принятого ею закона еще до того, как он был проведен по 87-й статье.
Но тут было сказано много горьких слов.
Это произошло уже в первом вечернем заседании Думы после возобновления ее работы, то есть 15 марта 1911 года, когда большинством были приняты четыре запроса Столыпину — «четыре столба или кита», как я тогда выразился, от партий: октябристов, «Народной свободы», прогрессистов и социал-демократов — о незакономерности издания высочайших указов 11 и 14 марта о перерыве заседаний законодательных учреждений и введении на основании статьи 87-й земства в шести западных губерниях.